Джентльмены-мошенники

Что ж, позвольте мне не углубляться в психологию этого момента, ибо я убежден, что бой часов парализовал и мысли мои, и чувства и что я сыграл свою жалкую роль наилучшим образом именно благодаря этой благословенной остановке умственной деятельности. С другой стороны, никогда прежде я не воспринимал происходящее так ясно и объективно, и память об этих нескольких часах поразительным образом жива по сей день. Я слышу свой бешеный стук в двойные двери; они распахиваются так, словно совершается некий торжественный священный обряд. По обе стороны стоят долговязые лакеи в шелковых чулках, и сам прелат – дворецкий, почтительно склоняясь, посылает мне благословение со ступеней храма. Я дышу уже чуть свободнее, когда вхожу в библиотеку с длинными рядами книг и персидским ковром перед камином, у которого собралась небольшая группа гостей. Один из них – Раффлс – беседует с высоким мужчиной с челом полубога и глазами и подбородком выродившегося бульдога. Это и есть наш высокородный хозяин.

Пожимая мне руку, лорд Торнаби разглядывал меня с непроницаемо чопорной физиономией, а затем сразу же передал меня высокому нескладному человеку, которого он назвал Эрнестом – его фамилии я так никогда и не узнал. Тот, в свою очередь, с неуклюжей застенчивой вежливостью представил меня двум оставшимся гостям. Это была та самая пара, что приехала в кэбе: один оказался королевским адвокатом по фамилии Кингсмилл, в другом я с первого взгляда узнал Паррингтона, провинциального писателя, который был мне знаком по фотографиям. Они как нельзя лучше контрастировали друг с другом: толстенький и щеголеватый, похожий на Наполеона юрист и писатель – пудель в вечернем костюме, самый неотесанный из всех, кого я видел. Ни один из них не обратил на меня особого внимания, зато оба, пока я обменивался с ними парой слов, не сводили глаз с Раффлса. Тотчас же объявили обед, и мы вшестером вскоре заняли свои места вокруг небольшого сверкающего стола, стоявшего посреди огромной полутемной комнаты.

Я не был готов к тому, что компания окажется такой малочисленной, и вначале почувствовал облегчение. В самом худшем случае, безрассудно сказал я себе, их будет двое на одного. Но вскоре я уже вздыхал, вспоминая известную поговорку, которая гласит, что чем больше народу, тем безопаснее. Нас было слишком мало, чтобы можно было поддерживать разговор только со своим соседом и таким образом избежать опасности быть втянутым в общую беседу. А общая беседа вскоре превратилась в атаку, столь тонко организованную и мастерски разыгранную, что я не знал, догадается ли Раффлс о том, что атака направлена против него, и не понимал, как предупредить его об опасности. Я до сих пор не уверен, что сам был вне подозрений клуба; в любом случае мною пренебрегли ради более крупной дичи.

Лорд Торнаби, потягивая херес, самолично произвел первый выстрел. Раффлс сидел по правую руку от него, а провинциальный писака – по левую. Справа от Раффлса восседал служитель закона, в то время как меня поместили между Паррингтоном и Эрнестом, который сидел в конце стола и выглядел как бедный отпрыск благородного семейства. Милорд, помаргивая глазами, под которыми залегли мешки, обратился ко всему пестрому собранию.

– Мистер Раффлс, – произнес он, – рассказал мне о несчастном, которого казнили в марте прошлого года. Воистину великолепная кончина, джентльмены! Ему действительно не повезло – он убил человека, задев яремную вену, но его собственная смерть должна занять достойное место в истории повешений. Расскажите им, мистер Раффлс, мои друзья этого еще не слышали.

– Я расскажу историю в том виде, в каком слышал ее, когда последний раз играл на Трент-Бридже[56]. Насколько мне известно, она так никогда и не попала в газеты, – с мрачным видом начал Раффлс. – Вы, наверное, помните, какой ажиотаж в свое время поднялся вокруг международного матча по крикету в Австралии. Так вот, финальная игра пришлась на последний день приговоренного на бренной земле, и он не мог уйти с миром, пока не узнает итогов. Если помните, мы выиграли турнир, и бедняга сказал, что теперь умрет счастливым.

– Расскажите, что он еще сказал! – воскликнул лорд Торнаби, потирая пухлые руки.

– Священник упрекнул его за увлеченность игрой в такой момент, и говорят, что осужденный ответил: “Ну а как же, ведь это будет первое, о чем меня спросят с той стороны!”

Даже я услышал эту историю впервые, но мне некогда было оценивать ее достоинства. Я хотел узнать, какой эффект она произведет на остальных. Эрнест, сидевший слева от меня, скорчился от смеха, а потом еще некоторое время хихикал и тряс головой. Другой мой сосед, более впечатлительный, сначала поморщился, а затем, проникшись вдохновением, исчертил весь манжет строительным карандашом. И только на королевского адвоката Кингсмилла, который невозмутимо взирал на Раффлса, история не произвела никакого впечатления – по крайней мере, так казалось до тех пор, пока он не заговорил.

– Рад слышать, – заметил он ровным высоким голосом. – Я так и думал, что этот человек будет держаться до последнего.