– Стало быть, вы что-то о нем знаете? – поинтересовался лорд Торнаби.
– Я представлял корону, – ответил барристер, и в глазах его мелькнул огонек. – Так что в каком-то смысле можно сказать, что я снимал мерку с шеи этого несчастного.
Должно быть, выпад был непреднамеренным, но от этого он не стал менее эффектным. Лорд Торнаби с подозрением покосился на бессердечного адвоката. Прошло некоторое время, прежде чем Эрнест хихикнул, а Паррингтон потянулся за своим карандашом; в промежутке я одним глотком осушил свой бокал, хотя это был иоганнисбергер[57]
. Что касается Раффлса, то нужно было видеть его ужас, чтобы понять, насколько его застали врасплох.– Как я слышал, само по себе дело не вызывало особого сочувствия? – спросил он, нарушив этим замечанием общее молчание.
– Ни малейшего.
– Это должно было служить вам утешением, – сухо отозвался Раффлс.
– Так оно и было, – заверил наш писака, в то время как адвокат едва улыбнулся. – Мне было бы очень тяжело сознавать, например, что я приложил руку к недавнему повешению Пекхэма и Соломонса.
– Почему Пекхэма и Соломонса? – поинтересовался милорд.
– Потому что они вовсе не собирались убивать эту пожилую леди.
– Но они удушили ее подушкой в собственной постели!
– Не важно, – отмахнулся невоспитанный писатель. – Они же не для этого туда залезли. Они и не думали ее душить. Глупая старуха подняла шум, и один из них слишком сильно нажал. Им просто чертовски не повезло.
– Ну да, не повезло тихим, безобидным, благонравным ворам, – добавил лорд Торнаби, – которые всего лишь невинно предавались любимому занятию.
И по тому, как он с надменной улыбкой повернулся к Раффлсу, я понял, что мы достигли заранее отрепетированной части программы: она была идеально рассчитана по времени и приурочена к тому моменту, когда подадут шампанское; у меня даже хватило храбрости оценить эту скромную милость. Однако Раффлс так быстро рассмеялся над шуткой его светлости, да к тому же с такой естественной сдержанностью, что не оставалось сомнений: теперь он играет ту роль, которую обычно играл я, и неподражаемо изображает простодушную наивность, будучи действительно абсолютно невиновным.
Наслаждаясь столь поэтическим взглядом на старину Раффлса, я даже сумел оценить некоторые кулинарные изыски на столе нашего богача. Седло барашка вполне оправдало свое место в меню, однако оно не помешало мне воздать должное крылу фазана, и я даже с удовольствием предвкушал десерт, когда замечание светила литературы заставило меня вернуться от стола к застольной беседе.
– Но я полагаю, – сказал он Кингсмиллу, – многих грабителей вы, наоборот, вернули семье и друзьям?
– Скажем так, многих несчастных, которых обвиняли в грабежах, – жизнерадостно ответил адвокат. – Это не совсем одно и то же, как вы знаете, да и “многих” – не слишком точное слово. Я никогда не занимаюсь расследованиями грабежей в городе.
– Грабители – это единственный вид преступников, который меня интересует, – сказал писатель, зачерпывая ложечкой желе.
– Полностью с вами согласен, – вступил в разговор наш хозяин. – Из всех преступников, которых нужно защищать, дайте мне предприимчивого взломщика.
– Должно быть, эта отрасль самая бойкая, – заметил Раффлс, в то время как я затаил дыхание.
Его пробный выпад был тонким, как паутина, а простодушная манера – вершиной его несравненного искусства. Наконец-то Раффлс почуял опасность. Я заметил, что он отказался выпить еще шампанского, в то время как я повторно осушил бокал. Но опасность угрожала нам в разной степени. У Раффлса не было причин удивляться или тревожиться при подобном повороте беседы, посвященной криминологии, ему он должен был казаться таким же неизбежным, как мне – зловещим, учитывая, что я случайно услышал о подозрениях на его счет. И я мало что мог сделать, чтобы предостеречь его от выпадов противника, почти таких же тонких, как его собственные.
– Я не поклонник мистера Сайкса[58]
, – объявил барристер с видом человека, уловившего намек.– Ну, это давняя история, – возразил милорд. – Со времен старины Уильяма много воды утекло. И много крови.
– Верно! У нас еще был Пис[59]
, – сказал Паррингтон и углубился в такие яркие детали последних минут преступника, что я начал надеяться, что разговор окончательно повернется в этом направлении. Однако лорд Торнаби был не из тех, кому можно противоречить.– Уильям и Чарльз – мастера прошлого, – сказал он. – Сейчас преступным миром правит тот, кто ограбил беднягу Дэнби с Бонд-стрит.
Среди трех заговорщиков – я давно убедил себя, что Эрнест не посвящен в их тайну – воцарилось гнетущее молчание. А у меня кровь застыла в жилах.
– Я хорошо его знаю, – сказал Раффлс, подняв взгляд от тарелки.
Лорд Торнаби в оцепенении воззрился на него. Улыбка на наполеоновском лице адвоката впервые за вечер стала вымученной и неестественной. Писатель, который в этот момент ел сыр с ножа, порезался и уронил на бороду каплю крови. И только безобидный Эрнест откликнулся добродушным смешком.
– Что?! – вскричал милорд. – Вы знаете вора?