В двери было полукруглое окошко, такое грязное, что Гримси не замечал его до тех самых пор, пока не очутился прямо перед ним с рукой на дверной ручке. Он заглянул внутрь и замер.
У него перед глазами была огромная комната, судя по всему, занимавшая весь первый этаж доходного дома, спрятанного в окружении дворов – окна с противоположной стороны выходили на такие же темные задворки.
Внутри было человек двадцать, в основном мужчин. Но не успел Гримси как следует оглядеться, как где-то поблизости, вне его поля зрения, раздался шум отодвигаемых стульев, и через секунду в дальний угол, где сидел весьма представительный старик, прошествовали три женщины.
Гримси больше заинтересовали дамы. Точнее, главная – старушка, очевидно знатная, судя по ее одежде и манерам. Ее поддерживали две хорошенькие ирландские девушки – явно служанки. Не полагаясь на одних только помощниц, пожилая дама сжимала в толстых пальцах трость, которую с каждым немощным шагом переставляла вперед. Наконечник на трости сидел не совсем плотно и, проскальзывая по деревянному полу, издавал странный скрип.
Вдруг, без какой-либо видимой причины, путь пожилой дамы прервал мужчина в углу. Сначала он поднял руку, затем нетерпеливо постучал ногой. По этому сигналу служанки с нежностью посмотрели на свою госпожу, помогли ей развернуться обратно и вновь отступили за пределы видимости, но лишь на секунду.
Снова послышался скрип трости, и троица снова отправилась вперед. На этот раз старик в углу встал навстречу даме, бережно принял ее из рук служанок и поблагодарил их вежливым жестом. Он усадил пожилую даму в кресло, опустился сам и начал речь, сопровождая ее жестами, которые сами по себе были произведением искусства, вплоть до малейших движений пальцев.
Гримси ничуть не стыдился подглядывать. Слов он разобрать не мог, но, застывший у стекла, завороженный странным зрелищем, он подумал, что такого удивительного голоса он не слышал ни разу в жизни. Практически идеальный ритм, живой, звучный тембр, как струна виолончели, брали за душу, словно далекая песня, едва достигающая слуха во сне.
Наконец пожилая дама повернулась к говорящему. Впервые на ее черты упал свет – и Гримси вздрогнул. Это лицо ему было знакомо, но, видя его обладательницу здесь, в этом богом забытом месте, он так поразился, что имя вспомнить никак не мог, хоть убей. Знал только, что то и дело видит это лицо в газетах и что память связывает его с чем-то очень хорошим. Впрочем, представшее перед ним лицо и так располагало к уважению – в нем воплотилось безупречное достоинство старости.
Но тут от ближнего к двери столика, который он прежде не замечал, потому что все его внимание было сосредоточено на старухе, раздался резкий хохот. Переведя взор, он протер глаза. К такому сюрпризу юный Гримси был не готов. За столом сидел не кто иной, как мистер Эндрю Карнеги – если Гримси хоть что-нибудь знал о Карнеги, а этого великого сталепромышленника он не спутал бы ни с кем. Мистер Карнеги был погружен в любезную, хоть и довольно сдержанную беседу с мистером Джоном Рокфеллером!
Не будь юный Гримси таким знатоком текущих событий вообще и знаменитостей в частности, он бы ущипнул себя и ретировался куда подальше, но не тут-то было. Он с удвоенным любопытством протер грязное стекло перчаткой, чтобы лучше видеть удивительную картину, от которой у него волосы буквально встали дыбом. Два мультимиллионера ужинали. Сталепромышленник подлил себе в бокал. Совсем недавно Гримси прочитал интервью с мистером Карнеги, где тот признавался, что у него общая с императором Вильгельмом привычка – полрюмки крепкого за ужином. Гримси и не думал, что рюмки у этого шутника размером со стакан.
Мистер Карнеги уселся на стул верхом – его короткие ножки не доставали до пола – и выпил содержимое бокала, даже не разбавляя. Удивительнейшим образом вращая хитрыми глазами, он, очевидно, вел речь о парике мистера Рокфеллера. У мистера Рокфеллера на голове и в самом деле был чуть съехавший на сторону парик, и с одной стороны виднелась лысина, блестящая, как бильярдный шар. Мистер Карнеги, ничуть не смущаясь, показывал на нее глазами.
Но тут произошло прискорбное событие, положившее конец удивительному зрелищу, которое посчастливилось наблюдать мистеру Моберли Гримси. В волнении он привстал на цыпочки и потерял равновесие. Дверь легко подалась, и он, не удержавшись, рухнул прямо в дверной проем.
За этим последовал многоголосый вскрик, а потом – мертвая тишина и внезапная темнота, наполненная топотом ног. Его схватили чьи-то сильные руки, так что он не мог пошевелиться. Голос, звучный, будто колокол, произнес:
– Где Бэннон? На входе?
В ответ другой, бесстрастный голос:
– Нет, час назад я отправил его к Мюррею.
Вот и все! Несколько слов, казалось бы, ни о чем и совсем ничего – об извивающемся у них в руках юном Моберли Гримси.