Джентльмены

Семьдесят пятый год начался весьма неплохо для Лео Моргана — в первую очередь как поэта: философ отошел на задний план, уступив место творцу, который чувствовал приближение нового стихотворного выплеска. Он делал наброски в черной рабочей тетради, которая все еще лежит среди прочего хлама в его квартире; этим наброскам предстояло стать длинной поэмой под названием «Аутопсия. Часть 1. Январь 1975». Это греческое слово обычно переводится двояко: «самосозерцание» или «вскрытие трупа» — подобные толкования направляют мысли автора в определенное русло. Наброски перемежаются цитатами и выписками из старинных философских трактатов и «Человека без свойств» Роберта Музиля. Насколько я могу судить — просматривать тайком чужие рабочие тетради, как известно, сомнительное удовольствие, не дающее возможности по-настоящему углубиться в материал, — «Аутопсия» могла бы стать настоящим прорывом Лео Моргана, снискать похвалы даже самых строгих критиков. Сквозная тема — субъектно-объектные отношения, настойчивое стремление человека даже в трупе видеть «личность», существо, наделенное свойствами, что, в сущности, равнозначно неспособности видеть самого себя как объект. Человек становится трупом: семантическое отличие, которое Лео Морган возводит в абсолют: «Формы жизни, бесконечные комбинации, / предопределенные революции / тихо омывают скалы, / воды пенятся болью / Смерть — все тот же хрусталь / внутри самой высокой горы…» — так звучат строки, которых я не смог забыть.

Возможно, Лео завершил бы «Аутопсию» зимой семьдесят пятого, если бы демиург Стене Форман не вмешался в его жизнь со своим планом. В доме на Хурнсгатан Лео был гарантирован полный покой и все условия для работы: Генри отвечал на телефонные звонки и даже переносил время трапезы, когда это было необходимо. Но сборник «Аутопсия» так и остался незавершенным, и сегодня это лишь набросок в рабочей тетради, которую Лео бросил, увлекшись новым делом.

Признанный харизматик Стене Форман не оставил Лео равнодушным. Правда, после обеда в «Зальцерс» Лео не дал определенного ответа, сохраняя скептическое отношение к предполагаемому сотрудничеству с еженедельником «Молния», которое могло запятнать его репутацию на всю оставшуюся жизнь. А Лео хотел оставаться незапятнанным.

Но идея его захватила. Стене вовсю расписывал, какой сенсацией станет их совместная работа, если все пойдет как надо: премия за лучшее журналистское расследование, репортеры на службе человечества, космические тиражи, внушительные доходы и так далее. Хотя пока следовало хранить молчание, некоторые вещи должны быть «hot stuff» и «off the record»,[57] как говорят в Белом Доме. Лео не профессионал, и ему следует запомнить, что в этой области некоторые вещи могут быть «off the record», и тогда надо держать язык за зубами. Все, что сказал Стене, должно остаться между ними. Ни слова посторонним, иначе все пропало.

Несмотря на накопившуюся усталость, Стене оставался выдающимся режиссером более или менее значительных скандалов. Он умел раздувать пустяковые дела до гротескных размеров, очаровательно сверкая глазами, как заправский жулик. Прошло совсем немного времени, и Лео позвонил главному редактору, чтобы сообщить о своей готовности участвовать в проекте. Он был готов связаться с этим Хогартом, «off the record» — не ради денег или славы, а ради Вернера Хансона. Может быть, парень придет в себя, если узнает, что стало с его отцом, может быть, именно это ему и нужно.

Итак, мартовским днем семьдесят пятого года Лео Морган в роли Иисуса набрал строго секретный номер старого газетчика Эдварда Хогарта, выданный ему Стене Форманом. Лео делал это исключительно ради Вернера Хансона, ради его утраченного отца.

Однако голос, повторивший в ответ телефонный номер — цифра за цифрой, словно загнанный вор, пытающийся запомнить код банковского сейфа, — скорее, говорил о том, что битва проиграна. Хогарт, очевидно, был очень старым человеком и, когда Лео представился, изложив свое дело, не проявил особого интереса к вопросу, более того — выразил полнейшее нежелание встречаться с кем бы то ни было для каких бы то ни было разговоров.

Собрав волю в кулак, Лео вежливо объяснял собеседнику, как тепло Стене Форман отзывался о многолетней журналистской деятельности господина Хогарта. Как же, как же, тот признал, что знаком со Стене Форманом и с его выдающимся отцом. Старик припомнил юного Формана, который подавал большие надежды, но заметил также, что не особо следил за деятельностью семейства в последние годы. Название «Молния», разумеется, не внушало ему иллюзий относительно этических норм издания, однако последнее, вероятно, представляло важный противовес монополии.

Пожилой господин был готов попрощаться и положить трубку, когда Лео произнес имя Хансона, назвав основную причину, по которой он отважился на этот звонок.