– Чем могу служить? – шутливо, галантно склонил он голову.
– Гена, а правда, что ты разбираешься в радиотехнике?.. – она смотрела чуть виновато.
– Совсем немножко.
– У меня магнитофон сломался… Не мог бы ты его посмотреть?..
– Посмотреть – могу, отремонтировать не обещаю, – сказал он, улыбаясь.
– Ну, хоть посмотреть… Может, его уже вообще выкинуть нужно.
– Извини за «не обещаю», это такая дежурная шутка у радиомехаников. Конечно же, я посмотрю твой магнитофон. И если смогу, то обязательно отремонтирую.
На следующий день, сразу же после работы, он заехал к ней.
– Что будешь пить: кофе, чай? – спросила она.
– Кофе, моя слабость.
– Моя тоже.
– Но если не возражаешь, сначала я бы хотел посмотреть, что с магнитофоном.
Аня принесла и поставила на журнальный столик портативный магнитофон. Гена снял заднюю крышку, измерил вольтметром контактные соединения – прибор показывал, что на входе перегорел предохранитель. Он быстро заменил его, – благо таковой имелся у него на всякий случай с собой, и магнитофон заработал.
– Ну вот, видишь, работает как часы, а ты его выкидывать собралась… Он еще лет сто прослужит! «Романтик» – это же бронированная модель! Сам видел, как какой-то парнишка на таком вот магнитофоне со снежной горки съехал, потом включил его и, как ни в чём ни бывало, дальше пошел.
– Спасибо! Ты – настоящий герой, всегда приходишь мне на помощь.
– Не преувеличивай, никакой я не герой. А на озере просто рядом оказался. Не я, так Вока бы тебе помог.
– Но ведь не Вока, а ты спас меня…
– Думаю, это звучит более скромно. Скажем, просто помог выплыть.
– Всё равно ты герой, тебе даже медаль «За спасение утопающих» полагается!
Гена рассмеялся:
– Тогда как герою – можно чашечку кофе?
Аня спохватилась.
– Извини, пожалуйста! Ты посиди, я сейчас…
Она вышла на кухню готовить кофе, а Гена остался в комнате. Разглядывая вещи можно было составить определенный образ их хозяйки. Например, массивный медный подсвечник с семью канделябрами, одиноко стоящий на комоде, раскрывал её как натуру мечтательную, романтичную; множество аудиокассет, аккуратно расставленных в пластмассовой кассетнице и гитара, висевшая на стене, свидетельствовали сами за себя – не чужда музыки; массивные книжные полки с изрядным количество книг, матово поблескивающих корешками, говорили о пытливости ума и о том, о чем еще может говорить наличие богатой книгами домашней библиотеки – о любви к познанию; волейбольный мяч в углу комнаты дополнял образ Ани как девушки спортивной, возможно, азартной. И, хотя все вещи в комнате были расставлены аккуратно, даже с некой долей педантизма, в ней было как-то по-особенному, по-домашнему тепло и уютно.
– А вот и кофе! – Аня улыбалась и была необычайно хороша в просторной футболке и джинсах. На столик она поставила поднос с двумя чашечками кофе, блюдцем печенья и с сахарницей. – Тебе с сахаром? – улыбнулась она. Её улыбка чуть приоткрывала ровные белоснежные зубы. Словно что-то ухнуло в сердце Гены– так уже было в его жизни: две чашечки кофе, красивая девушка и её располагающая улыбка…
– Нет, спасибо, я без сахара.
Вероятно, его голос был несколько странен, и Аня с удивлением посмотрела на него.
– Ты никуда не торопишься? – спросила она.
– Нет, у меня абсолютно свободный вечер.
Кофе Аня готовила превосходный. И Гена, выпив одну чашечку, попросил ещё и вторую. Уже дома, вспомнив о ней, улыбнулся. Она так отличается от девчат из церкви – что своей короткой стрижкой каштановых волос, что заводным, дерзким характером… И почувствовал, что его тянет к ней. «О, нет! только не это! – тряхнул он головой. – Хватит с меня и Вики, которой дурачил голову почти два года…»
Аня не приходила в церковь, она родилась в ней – так говорят о детях, чьи родители – прихожане евангельских церквей. Отец умер, когда ей было пять лет, и они с сестренкой Дашкой, которая была моложе ее на два года, остались одни на руках у матери. На церковные служения она брала их с собой, потому как оставить было не с кем. Да и, в общем-то, обычное это дело: семьи евангельских христиан многодетны – сколько Бог дал, столько и родили, и на церковные служения, как правило, ходят всей своей большой семьей. Матери обычно сидят с грудничками, а отцы семейств и старшие дети присматривают за младшими – вот такая семейная евангельская идиллия. Взрослея, дети редко уходят в «мир», чаще остаются в приходе; оттого-то и не скудеют людьми стародавние евангельские церкви.