Джевдет-бей и сыновья

— Зря, говоришь? А что мне было делать? Только алкоголь мог меня успокоить. Я жил не мелкими расчетами, как ты. В моей душе кипела ненависть и гнев. Тебе этого не понять! Ты хоть знаешь, что такое гнев? Он меня переполнял, этот драгоценный гнев! Я ненавидел, я презирал, я хотел все разрушить! Важнее всего для меня было, чтобы мой гнев не остыл. И он не остыл! А ты жаждал обладать тем, что казалось тебе притягательным и желанным. И чтобы заполучить что хочется, ты пытался что-то понять. А я не хочу понимать! Тот, кто понимает, не чувствует гнева! А я… — Тут Нусрет вдруг смолк и поднял голову с подушки. — А я — дурак. Даже в таком состоянии нахожу, чем гордиться. Самовлюбленный дурак! И умираю по-дурацки. Умным удается как-то выжить… А дураки умирают. Нет, я буду жить! Как думаешь, я поправлюсь?

— Конечно, поправишься! Но не надо себя так утомлять. Тебе сейчас нужно уснуть.

— Да-да, я поправлюсь! Месяц аккуратного лечения, хорошая еда… Придется опять просить у тебя денег. Но будь уверен, все долги я тебе верну. Я в этих делах очень щепетилен. Пришлю деньги из Парижа. Думаю, я найду там хорошую работу. Знаешь, что мне однажды сказал знаменитый хирург Бланшо? Что во мне даже больше хладнокровия, чем требуется хирургу. Он наверняка найдет мне работу. Потом я снова присоединюсь к движению. За последние полгода я понял, в чем их ошибка. Первым делом пойду к Ахмету Рызе[36] и скажу ему: принц Сабахаттин — троянский конь! Ты знаешь историю о троянском коне? Нет? Ну вот, не знает далее, что такое троянский конь! Никто ничего не знает. И они еще считают меня странным! А я их считаю вялыми и никчемными. Здесь никого нет. А в Париже полным-полно тех, кто знает, что такое троянский конь. Какое это иногда удовольствие — поговорить с европейцем, даже описать не могу! Конечно, я говорю не о здешних гнусных миссионерах и банкирах, а о настоящих европейцах. Вольтер, Руссо, Дантон… Революция… — Вдруг он начал петь какой-то марш.

— Нусрет, не утомляй себя, — устало сказал Джевдет-бей.

— Молчи! — прикрикнул на него брат, тяжело дыша, и снова запел. Словно тяжелый камень с горы, покатился марш по комнате.

Мелодия Джевдет-бею понравилась. Потом он попытался разобрать в хриплом пении брата французские слова.

— Это «Марсельеза», — сказал Нусрет. — Прославленный марш французской революции. Когда ты его еще здесь услышишь? Знаешь, что такое республика? Не знаешь, конечно. Шемсеттин Сами испугался включать это слово в свой франко-турецкий словарь. Республика — это государственное устройство, которое нам нужно. Во Франции она есть. И создавалась она под звуки этого марша. Слушай: «Allons enfants de la…»

Внезапно распахнулась дверь, и на пороге появилась Мари.

— Что происходит? Нусрет, пожалуйста, замолчи! Умоляю!

— Не мешай. Я ведь все-таки умру. Умру с этой песней на губах!

— Твой голос даже внизу слышен. Ты что, хочешь, чтобы нас выкинули из пансиона? Джевдет-бей, ну скажите же ему!

— Я ему уже говорил, что так нельзя.

— Никто меня здесь не понимает! — сказал Нусрет, бросив гневный взгляд на Мари.

Мари начала рассказывать, как укладывала спать Зийю, как он сначала боялся, но потом крепко уснул. Должно быть, мальчик ей понравился.

— Сделали из него дурака, — угрюмо сказал Нусрет. Немного подумал и заговорил снова: — Да и мать у него такая же. В Европе женщины хотят избирательного права, равенства, а ты, спрашиваю, чего хочешь? Не знаю, говорит, как вам, эфенди, будет угодно. Ну, я и отослал ее восвояси. Какую женщину здесь можно брать в жены — ума не приложу. Разве что христианку. — И он улыбнулся Мари. — Ты, Джевдет, думаешь, что и мусульманку можно? Но дочка паши, скажу тебе, плохой выбор. Потому что когда будет революция, всем пашам и их отродьям перережут глотки. Будет ли? Ох, хватит уже!

— Точно, хватит. Спать тебе пора! — перебила его Мари.

— А я не хочу. Впервые за не помню сколько дней я чувствую в себе силы. Ты вчера, верно, думала, что я вот-вот умру? Так часто бывает: больной справляется с первым кризисом, ему как будто становится лучше. А через несколько дней — второй кризис. Буду лежать сонный, вялый, начнется жар, а потом… — Он снова закашлялся, но ненадолго. — Потом я умру. А сейчас мне хочется говорить. Давайте разговаривать! О чем бы? Мари, давай ты расскажешь, что думаешь обо мне. А потом — что думаешь о Джевдете. Нет, пожалуй, не надо… Эй, ну что вы молчите? Мне хочется выпить вина. Я чувствую себя совершенно здоровым! Интересно, эти люди внизу всё болтают? Давайте сходим посмотрим. Если они еще там, я найду какую-нибудь тему для беседы. Например, ревматизм — замечательная тема! Или можно поговорить о том, что раньше все было дешевле… Хотя постойте. Я хочу рассказать вам про революцию. Вот что нам здесь нужно! Где бы установить гильотины? На площади перед мечетью Султан-Ахмет! Работы им будет не на один день. Султанам, принцам, пашам, всем их отродьям и подпевалам — головы долой! Кровь рекой потечет в Сиркеджи и оттуда — в море!

— Нусрет, хватит! — сказал Джевдет-бей и поднялся на ноги.