Джихад. Экспансия и закат исламизма

Однако исламская революция не только породила прямых подражателей, но на первых порах пользовалась большими симпатиями среди противников авторитарных режимов во всем мусульманском мире. Прежде чем чистки, казни и жестокости, совершенные от имени революции, омрачили ее образ, она показала, что движение широких народных масс может одержать верх над могущественным режимом, близким к США. Этого оказалось достаточно, чтобы даже круги, слабо знакомые с исламом или равнодушные к нему, со всей серьезностью отнеслись к революционному потенциалу этой религии. При любом отношении к Хомейни, иранский пример создал у многих наблюдателей и лидеров ощущение, что ислам превратился в важнейший фактор политической, социальной и культурной идентичности населения, на которое прежде взирали лишь через категории национальности, социальной принадлежности и т. д. События 70-х годов затронули лишь определенные круги; после 1979 года в мусульманском мире и за его пределами уже никто не мог игнорировать факт экспансии исламистского феномена. Он стал темой бесчисленных коллоквиумов, научных трудов и исследовательских проектов, финансировавшихся крупными международными фондами. Он получил исключительно широкое освещение в прессе, которая охотно подчеркивала его наиболее яркие, наиболее жестокие и наиболее парадоксальные стороны. Правящие режимы стремились обезопасить себя от выдвижения социальных требований, которые, восприняв лексикон ислама, грозили аккумулировать недовольство и свергнуть их самих: судьба шаха заставила многих задуматься. Его пример побудил большинство власть предержащих мусульманского мира показать глубокую приверженность религии, чтобы избежать участи монарха, практически не скрывавшего своего презрения к «людям в черном». Улемы, которых часто обижали в эпоху господства национализма, были обласканы правителями, желавшими получить от них исламскую легитимизацию своей власти. В обмен на это улемы потребовали больших прав в области контроля за нравами и культурой, беря реванш над своими соперниками — светскими интеллектуалами. Влияние последних им удалось существенно уменьшить — запугиванием или цензурой, введенной государством по их требованию. С помощью улемов власти пытались найти общий язык с религиозными средними слоями в надежде заручиться их поддержкой или, в крайнем случае, нейтралитетом при подавлении наиболее радикально настроенной части исламистской интеллигенции, «смущавшей» неимущую городскую молодежь. Это была трудная задача, поскольку каждая сторона преследовала свои цели и выгоды и стремилась навязать партнеру свои условия. В конечном итоге улемы, как мы увидим позже, вышли из этого противостояния более окрепшими. Их авторитет и влияние как выразителей норм морали и ценностей окрепли и в обществе, и в самом исламистском движении, где они потеснили бородатых инженеров, специалистов в области информатики и студентов-медиков, возглавлявших радикальные суннитские группы 70-х годов и относившихся к шейхам без особого пиетета.

С 1979 года молодые активисты со всех уголков мусульманского мира — от Юго-Восточной Азии до Черной Африки, а также представители мусульманского населения некоторых социалистических стран и иммиграции в Западной Европе, стали наведываться в Тегеран. [566]Судя по всему, лишь очень немногие из них обращались в шиизм и принимали целиком идеи Хомейни. Большинство, не изменяя своим исконным суннитским убеждениям, возвращались с ощущением, что настало время действовать, а иранская модель нуждается лишь в приспособлении к условиям каждой из стран. Иранская революция, как в свое время французская и большевистская революции, стала для народов мира, симпатизировавших ее целям, воплощением чаяний и надежд. Появились небольшие ячейки активистов, группировавшиеся вокруг учебных кружков, прозелитские группы. Всё это серьезно беспокоило как консервативный «саудофильский» истеблишмент, так и мир традиционного ислама и западные режимы — особенно, когда данные группы стали действовать на их территориях, среди мусульманских иммигрантов (прежде всего в Европе).