Джихад одинокого туриста

Закрыв за ним, я зашел в ванну. Душ, бритье, осмотр себя на предмет повреждений. Синяк на ноге, синяк на спине, синяк на скуле. След от пули начал подживать, следы ожога сошли с загорелой лысины. Похлопав по выбритым щекам ладонью, смоченной в чужом «Бэрбери», я услышал стук – бой принес барахло. Выбрав из предложенного, я облачился в джинсы и поло. Обошлось в пару сотен. Переживу. Зато все было новым.

Ждать больше не было сил. Жрать! И быстро!

Четверг. Вечер, 21.20.

Ресторан в лобио встретил относительным многолюдьем. Это смотрелось непривычно – отвык. Я оглядел публику – семеро посетителей были в погонах. Большую часть остальных, если не ошибаюсь, составляли журналисты. Кто еще носит с собой в таком количестве профессиональные камеры и кейсы с аппаратурой? Ближе остальных сидели двое патлатых, говорливый пузанок и ухоженная брюнетка. Мой оценивающий взгляд. Ее ответный. По мне – вполне.

Оставив знакомства на потом, я дошел до стойки и, подождав бармена, перечислил:

– Жареное мясо, хлеб, кофе, виски. В любой последовательности.

Бармен кивнул и, включив кофе-автомат одной рукой, второй достал и налил горячительного. Я отпил, улыбнулся и достал сигареты.

– У вас курят?

Ответом была пепельница.

Через двадцать секунд подоспел кофе. Моя улыбка стала шире – мечты начали сбываться.

– Гуд ивнинг, – донеслось из-за спины.

Я обернулся – пузанок.

– Добрый вечер, – ответил я на том же наречии.

Толстяк залез на соседний табурет.

– Вы не возражаете? – и без паузы: – Дэн Симмонс, стрингер. Сейчас пашу на Би-би-эн.

– Ты уже сел, Дэн, – констатировал я. – А что такое стрингер и би-би-эн?

– Стрингер – временный репортер. Би-би-эн – новостное агентство.

– Ты не расскажешь новичку, что здесь творится?

Толстяк поморщился – его вопрос сняли с языка.

– Война, – попробовал он обойтись «малой кровью».

– Кого с кем? – развил я.

– Кто из нас репортер? – шутливо возмутился он.

– А, новичок? – машинально парировал я, пристально наблюдая за подносом в дверях кухни. Проследив мой взгляд, прикипевший к парившей тарелке и заметив прыгнувший кадык, пузан смирился, поняв, что ближайшие пять минут я не смогу разговаривать по техническим причинам. Боже, как он ошибался!

– Ок, слушай, – начал он.

Вооружившись ножом, я подвинул к себе стейк и, подбодрив Дэна кивком, отмахнул первый кусок мяса. Ам.

На первую половину стейка ушло пять секунд. На второй я вспомнил, что диетологи советуют жевать пищу. И на последней четверти заставил себя следовать их советам. А изумленный моим аппетитом Дэн начал говорить. Стейк кончился на первой фразе: «Они называют себя новым Халифатом».

– Ты слишком нетороплив для журналиста, – резюмировал я и, отодвинув тарелку, взял стакан за талию, а быка – за рога: – Кто побеждает?

– Исламисты, – сознался Дэн.

Я отхлебнул.

– Дорога в аэропорт свободна?

– Да.

– Тут есть комендантский час?

– С восьми до шести.

– И чем вы занимаетесь в этой дыре?

– Пьем. И снимаем панорамы с крыши, – повинился он.

– А как же репортажи?

– Правительству нужна «хорошая пресса».

Умоляющие глаза. Меня они не тронули – мало ли что кому надо. Для меня он был бесполезен.

– Извини, дружище. Я отойду.

Захватив стакан, я дошел до стойки портье, забрал телефон и набрал Терминатора.

И, зажав трубку плечом, принялся разгуливать у водопада, поочередно то отпивая, то затягиваясь.

– Привет. Я выбрался. К тем самым небоскребам. Вы где?

– В аэропорту. Когда подъедешь? – На его заднем плане было довольно шумно.

– Тут комендантский час. Самое раннее – к семи утра.

Сашка замялся.

– Во сколько вылет? – угадал я.

– Пять двадцать.

– Утра?

– Ага.

Я подумал.

– А как с билетами?

– За четыре цены – без проблем.

– Сдай мой. Не хочу рисковать.

– Ладно. Твое оставим в аэропорту.

– Привет парням, – я дал отбой и вышел на улицу, остановившись у подъезда. Расклад поменялся – я остался один, без друзей и обязательств.

На скупо освещенной набережной было пусто. Броневики на въезде застыли как неживые. Над темным морем из-под облаков торчал нижний край гигантской темно-желтой луны. Ее отсвет делал мир зловещим. Смотря на грозную путеводную звезду, я поежился и затянулся. От моря тянуло холодом и ночью. Именно в этот момент я отчетливо понял – почему не радуюсь окончанию своей личной войны. Я не хотел возвращаться в пропахший говном мир. Что мне там делать?

А здесь?

Глоток из стакана, как попытка уйти от вопроса. Поймав сам себя, я поставил емкость на ступеньку.

Смотри шире.

Что я хочу от жизни?

Смысла? Или процесса как такового?

«Друг мой, – обратился я сам к себе, – тебе по хрену мир и люди. Ты не будешь счастлив, достигая чужих целей, поскольку тебе насрать на мнение тех, кто их ставит. Но ты не удосужился определить свою. Коли так, – плыви по течению. Блистательно просрав первые тридцать три года, начинай делать то же самое со вторыми. Не факт, что их будет столько же, но… Счетчик пошел».

Я сплюнул и пнул стакан. Жалобный звяк из темноты. Восточные мудрецы оказались не правы – не иметь желаний может быть так же хреново, как иметь.