Джихад одинокого туриста

Глянув на военного и не увидев отторжения, я медленно залез в нагрудный карман, вытянул паспорт и, держа перед собой, застыл. Злость в глазах солдата сменилась раздумьем. Зрачки качнулись на паспорт, вернулись к лицу. Брать бумаги он не спешил. Лязг на башне. Я скосил глаза. Из откинувшегося люка показался шлемофон. Танкист высунулся из своей норы и окликнул моего конвоира. Сердитый ответил, не сводя с меня глаз и ствола – похоже, он не только сердит, но и опытен. Танкист выполз наружу и, гремя по железу, снизошел. Подойдя к нам, он сперва оглядел машину, потом мельком – меня. Приблизившись, через стекло он заглянул в салон и, пожав плечами, вынул паспорт из моих рук. Перелистав и раскрыв на странице с фотографией, он поднял глаза, сравнивая с оригиналом.

– Херр Белофф?

Германофил, твою мать. Под Роммеля косишь? Я кивнул – Белофф. И херр есть.

Конвоир в каске глянул «Роммелю» через плечо, задержавшись взглядом на цветном изображении.

– Рашен?

Слава богу – и до тебя доперло.

– Йес, – опять кивнул я.

– Кар? – кивок в сторону машины.

– Рент кар, – пояснил я.

– Ду ю хев докъюментс он вэ кар?

Сдурел? Еще права спроси.

– Ин хотел, – я показал головой в сторону города.

– Опен! – рука танкиста указала на багажник. «Пехота» и «танки» отступили. Под прицелом одного ствола и четырех недоверчивых глаз я переместился к багажнику. Ствол показал: «Открывай!» Щелкнув замком, я поднял дверь. В багажнике лежал одинокий серый чемодан – наследие покойного француза. Автоматчик привстал на цыпочки, заглядывая внутрь.

– Опен кейс!

Ясен пень. А вдруг у меня там… Фантазия отказала, и я молча щелкнул замками. Под крышкой обнаружилась груда шмотья, пляжные тапки и бритвенная пена, лежащие в художественном беспорядке – багаж паковали в спешке. Я сделал морду поприветливее, попытавшись изобразить растерянно-дружелюбную улыбку. Получилось не фонтан. Танкист брезгливо поворошил бельишко, махнул рукой и, подумав, вернул паспорт.

– Гоу! – жест рукой показал – вали. Второй покосился на первого. Похоже, махра был младше.

Я кивнул танкисту и засунул паспорт в карман, пытаясь сложить в голове вопрос про аэропорт и отель. Не судьба – из-за угла вывалила небольшая куча военного народа. Даже не успел рассмотреть их толком – опять по спине, по морде, потом – носом в капот. Не ограничившись мордобоем, пришельцы стянули запястья пластиковым хомутиком и позволили выпрямиться. Неизвестная рука вытянула из кармана паспорт, охлопала карманы и потаенные места. Найденное разложили тут же, на капоте.

Оживленный обмен мнениями за спиной. Естественно – ни хрена не понятно. Из общего гвалта выделился холодный голос «Роммеля». Помалкивая, я разглядывал свою тачку – в крыше виднелась свежая дырка. Я покосился на салон. Автомат по-прежнему лежал под передним сиденьем. Пустой салон насквозь просматривался с улицы. Едва угадывающаяся выпуклость на пассажирском коврике внимания не привлекала. Что там искать? Хотя… возможно, я погорячился, не выкинув автомат…

Рук коснулось железо. Нож разрезал пластик, оцарапал запястье и вернул свободу. Меня опять развернули, вернули паспорт и одобрительно хлопнули по плечу.

– Ю а лаки! Вэлкам, херр Белофф!

Мой ответный, душевный, тренированный «Чиз». Удерживая его на лице, я собрал барахло с капота. Бабла уже не было. Спрашивать я постеснялся. Как и про отель с аэропортом. Лучше свалить. Пока опять не началось…

Усевшись в машину и повинуясь указующему персту военных, я поехал, куда послали. К морю.

Четверг. Вечер, 19.45.

«Прислушиваясь» к машине, я неторопливо подъезжал к блокпосту. Тачка вроде была жива.

Вот и пост. Я тормознул. Шлагбаум, бетон, неприветливые лица. Стволы. Старший уже общался с кем-то по рации. Я посидел под прицелом, пока он не закончил бухтеть. Полосатая палка поднялась, автомат показал «проезжай». Я тронул машину.

Набережная началась метров через двести. Небоскребы торчали слева, но я поехал прямо. Остановившись у парапета перед пляжем, я заглушил мотор и, открыв дверь, закурил. Начинало темнеть – солнце ушло за дома, подсвечивая красным треть небосвода. За пределами заката небо было темно-синим, переходя в черноту над гладкой водой. Пляж, с раскиданными по нему зонтами, был пуст. Широкую безлюдную набережную прострелила цепочка зажегшихся фонарей. Ближайший ко мне, моргая, загудел. Прогревшись, он налился желтым, обрисовав подле себя посветлевший круг асфальта. Город на глазах обретал внешние признаки жизни. Меня потихоньку начало «отпускать». Отняв сигарету от губ, я мельком увидел свою руку. Грязна. Может, искупаться?

Сказано – сделано. Спустившись к воде и скинув пропотевшее грязное тряпье, я рухнул в море с желанием смыть с себя четыре последних дня.