Джихан-2

Миновав частокол городской ограды, мы выехали на Московскую, маленькую грязную улочку неподалеку от южной стены. Сама Москва давно звалась Мертвым Городом, а название улицы осталось прежним.

Маруська дяди Федора рывками тянула пустую телегу, ее копыта гулко тюкали в утоптанную колею с остатками торцовой мостовой. Я, пользуясь тем, что меня везут, вертел головой по сторонам, разглядывая дома "справных хозяев", лабазы купцов и бояр. Тут, в самой высокой точке Владимира, добро местных богатеев было в полной безопасности. Слева за постройками виднелась высокую насыпь городской стены. Со стороны города она была пологой, а над спуском к реке отвесно обрывалась. Я знал, что с с той стороны ее подпирают доски и бревна, кирпичные и бетонные блоки доисторических домов старого города, практически полностью разобранного на постройку крепостного вала и княжеской цитадели.

Новому Владимиру приходилось несладко. С Клязьмы били по городу пушками лодьи речных пиратов, поддерживая десанты ушкуйников. Взять стену они не могли, зато вдоволь грабили склады у пристани и жгли нижний город. Его жители тогда набивались за крепостную стену и становились горластым табором в полосе отчуждения. Бедолаги христарадничали, воровали, пьянствовали, пока князю это не надоедало и он насильственно выгонял погорельцев обратно к реке. Не обходилось при этом без вразумления непокорных, и к числу убитых при штурме добавлялся десяток-другой, посаженных на кол.

Это были рядовые, ничем не примечательные будни. Гораздо хуже было когда с севера наведывались ратники суздальского князя Иннокентия. Пологие валы и низкие частоколы посадов не были надежной защитой. Тогда по Стрелецкому, Северному и Почаевскому посадам гулял красный петух, там раздавались крики и стоны раненых и насилуемых. Посадские набивались в город, так что яблоку упасть было некуда. Через стену летел огненный дождь ракет, ухали мортиры, а озверелые штурмовые команды лезли на стены по приставным лестницам. Тогда убитые исчислялись многими сотнями, а в городе горели даже центральные кварталы с добротными двухэтажными домами знати…

За этими мыслями я не заметил, как мы вьехали в каменные ворота, которые удивительно нелепо торчали в трехметровом деревянном частоколе. Отец рассказывал, что когда-то они назывались Золотыми и были крайне древними. За ними опять был ров, откровенно смердящий дерьмом. За ним начинались кривые домики Вороньей слободки или «гопрайона», которые отец обзывал «фавелами» и «самостроем». Они были действительно очень причудливыми, сляпаными из подручного материала и порой держались на честном слове.

Местные пацаны тупо таращились на меня, завидуя новой одежде, яловым сапогам, а главное колесному ходу, которым я передвигался по их территории. Кое-кто строил мне рожи и втихаря грозил кулаком. Подойти ближе они боялись, опасаясь кнута дяди Федора.

Отец рассказывал, ч то 20 лет назад это был вполне приличное место, в котором можно было даже гулять ночами с девушкой. Но потом нескончаемая война и постепенное ветшание Арсенальной башни сделали свое дело. И это территоррия стала сборищем воров, дебилов и отъявленных подонков. Когда нормальные люди сталкивались с выбором — жить в гопрайоне на Ленинке или в посадах, то без колебаний выбирали второе.

Ехать пришлось недолго. Скоро мы добрались до арсенала. Огромное, в пять этажей здание было похоже на детский рисунок елки. Отец же называл его «пагодой». Около арсенала ютились совсем пропащие. Тут даже плату за жизнь в городе взымали в половинном размере и то не со всех. Дядя Федор был родом из этого грустного, придавленного угла.

По мере приближения я начал чувствовать, как улетучивается мой боевой настрой. Отец тоже сник, один дядя Федор, как самый привычный, держался молодцом. Мы проехали через 2 стены, одна выше другой, и оказались на территории оружейного склада. Отец ушел по делам, оставив меня на попечение дяди Федора. Возница занялся своей трубкой, которая никак не хотела разгораться, потом прочистив горло крепчайшим табаком, он стал что-то бубнить, по-родственному уча меня жизни. Мне хотелось послать его к чертям, но Федор был двоюродным братом моей матери. Да и в общем человек он был невредный. Оттого я кивал и делал вид, что слушаю.

На самом деле, я обратил внимание на другое, разглядывая зловещую "мертвяцкую башню". Она была старой, серой, удручающе тоскливой. На семи ее покатых крышах лепились какие-то нелепые шары и конусы, а кроме того скрюченные от времени дурацкие плоские фигурки. Я вдруг почувствовал себя древним, разбитым старцем.

— Не смотри, паря тудой, — посоветовал дядя Федор. — Голова болеть будеть.

— А почему? — заинтересовался я.

— А батя что-ж? Не рассказывал? — подивился возница.

— Нет, — соврал я.

— Ну так и послушай, малец, — сказал он, снова доставая кисет. — То не простая башня, не церква, не водокачка.

— А что?

— Что, что, — передразнил меня дядя Федор. — Аццкая игла, что воткнута в нашу землю отродьем бесовским!

Сказав это возница огляделся, не слушает ли кто.

Я изобразил полную заинтересованность.