Джим Джармуш. Стихи и музыка

В этой сцене можно усмотреть разочаровывающий политический посыл – обычно Джармуш чурается политики, но оговаривался не раз, как ему отвратителен ее американский извод. Однако, судя по последнему диалогу Одиночки с Американцем, всё проще и глобальнее. Мировое братство людей воображения заказало идеальному исполнителю убийство здравого смысла – того, который контролировал вселенную и кичливо говорил об этом вслух. Здесь его контролю наступает предел.

А заодно – самоконтролю возвращающегося в Мадрид Одиночки. На последней картине, к которой он приходит в музей, – ничего, кроме белизны. Как и на последней записке из последнего спичечного коробка. Сложив свой прекрасный костюм в неизменную сумку, он убирает ее в камеру хранения, а талон прячет в коробок и выбрасывает в мусор. Вместо костюма на нем зеленая спортивная кофта с флагом Камеруна; в таких ходит по улицам европейских городов неотличимая друг от друга африканская молодежь. И когда Одиночка выходит на улицу, следившая за ним камера оператора-виртуоза в последнем движении некрасиво, будто пьяно, съезжает вниз. Как сказано в финальном титре, «Нет границ – нет контроля». А что есть? Лишь свобода.

 Я видел звездные архипелаги! Земли,
 приветные пловцу, и небеса, как бред.
 Не там ли, в глубине, в изгнании ты дремлешь,
 о, стая райских птиц, о, мощь грядущих лет?

 Но, право ж, нету слез. Так безнадежны зори,

 так солнце солоно, так тягостна луна.
 Любовью горькою меня раздуло море…
 Пусть лопнет остов мой! Бери меня, волна!

 Из европейских вод мне сладостна была бы

 та лужа черная, где детская рука,
 средь грустных сумерек, челнок пускает слабый,
 напоминающий сквозного мотылька[10].

Виктор Коваль