Распахнув двери таверны Джим сразу же заметил суетливого паренька, лет одиннадцати, который спрашивал у немногих посетителей заведения заказы и бежал к длинному столу, за которым пьяный отец Джима на него что то ворчал и привычным подзатыльником отправлял в сторону женщины, почти что старухи, в которой подросток сейчас с трудом узнал свою мать, настолько она выглядела измождённой и постаревшей, по сравнению с той — какой он последний раз её видел.
Джим сел за длинный стол у двери, прямо напротив своего отца и вызвав внимание того щелчками, а старший Хокинс был привычно для себя сильно пьян — уставился на родителя в упор немигающим взглядом и пытаясь понять, что же испытывает к человеку, которого столько лет уважал и боялся, и которого, особенно первые месяцы пребывания на «Саффолке» — столь неистово ненавидел, желая ему страшной мучительной смерти.
Ненависти однако пока то не было, впрочем как и желания слезливо начать обниматься и приветствовать друг друга долгими сюсюкающими фразами.
Джиму, в его нынешней ситуации, собственный отец был совершенно безразличен, не более того.
— Что…? — вычурно добавил к вопросу ругань, старший Хокинс. — Я не на заказах! Спросите шкета, когда он подбежит к вам и…
Старший Хокинс внезапно с бульканием заткнулся и вытаращавшись смотрел на нового посетителя, потом громко, чуть не давясь слюной, сглотнул и пробормотал: «Джим… Это ты?»
Сын утвердительно кивнул на вопрос отца и между ними внове воцарилась тишина: когда сын не знал что ему говорить, а отец — боялся спрашивать.
Внезапно старший Хокинс подскочил со скамьи, словно бы его ужалила змея и принялся орать, лихорадочно размахивая руками: «Что ты тут делаешь — сбежал?! Убирайся прочь, негодяй! Нам с матерью и самим мало, что бы ещё беглого преступника себе на шею садить и мы…»
Женщина, разливавшая напитки по кружкам на подносе, вскрикнула и бросилась к длинному столу. Мальчишка служка кинулся туда же.
Все посетители небольшого общего зала таверны «Адмирал Бенбоу» уставились на сына и отца Хокинсов.
Тогда Джим, совершенно спокойными движениями, регулярно им отрабатываемыми в кубрике юнг на «Саффолке» — резко коротко ударил отца в живот и тут же, когда тело того только скрутило, дважды повторил быструю боковую «двойку» — в голову и правый бок родителя.
Отец повалился на пол таверны под натиском возмужавшего сына и лишь крик матери: «Джим! Джимми — не делай этого, он старый больной человек!» — остановили продолжение избиения.
Вернувшийся в родные места Джим, с самой своей первой минуты, хотел показать отцу и прочим что прежнего наивного мальчика — более нет, а он нынешний не потерпит избиений или ругани в свой адрес, за это будет карать нещадно, как это делал всегда с дерзкими юнгами в корабельном кубрике «пороховых обезьян».
Мать подростка, подбежавшая с оханием к своему побитому мужу и внезапно вернувшемуся сыну — помогла старшему из своих мужчин встать на ноги и уйти в свою комнату наверху. Потом, со слезами на глазах и щеках, вернулась к своему долгожданному ребёнку и долго что то шептала по старчески, целуя его в лоб и щёки и заглядывая в глаза, как случайно нашедшая то, что считала давно и безвозвратно потерянным.
Джим так и не понял: то ли она пыталась так извиниться, что не помешала отцу продать его в юнги на корабль, то ли действительно, просто не знала куда пропал её мальчик и сейчас радовалась его невероятному возвращению, возмужавшим и сильным.
Уже через пару дней по возвращению подростка, выяснилось, что как ранее планировал Джим — явно не получается: вместо тихой, спокойной работы на прежнем месте и возможности в знакомой обстановке понемногу расшифровывать пиратскую карту, вместо всего этого — Джим слышал постоянную пьяную ругать отца, который жаловался всем подряд на «беглого сына каторжанина» и угрозы старшего Хокинса сообщить куда следует, как он в своё время поступил с бандой береговых пиратов, когда ему сильно припекло.
— Ты не думай, что раз ты мне сын — я стану терпеть беглого каторжника! — распаляясь всё сильнее с каждым новым днём, буквально орал отец на Джима. — Хватит! Я с вами, преступниками, больше дел иметь не желаю — баста! Одни головы людям на берегу режут, а потом и мне этим угрожают… Ну и, где они сейчас? Второй руку на отца поднимает! Вы посмотрите какой смелый выискался…
С каждым новым днём отец становился всё агрессивнее и многословнее. Он постоянно намекал что уже завтра и отправится сообщать что в «Адмирале Бенбоу» беглый и то что это его собственный сын — не остановит его.
Мать как то договаривалась с ним и старший Хокинс уходил вечером в свою комнату довольно хохоча, но Джим понимал что это не вариант и что то предпринять следовало в ближайшее время: или сбежать самому, или как заткнуть рот отцу…