Джими Хендрикс, история брата

Каждый раз, как мы, в конце вечера, возвращались в дом на Бенедикт—Какьон, толпы хорошеньких цыпочек приветствовали там нас. Но к счастью для нас, у нас с Джими был один перерыв в бесконечной гонке — это послеполуденное время, которое мы с ним проводили вместе в бассейне. Эти моменты — наиболее яркие мои воспоминания о времени, проведённом в Лос–Анжелесе. Рядом не было никого, кто бы помешал простому общению двух братьев. Нетрудно было заметить, что такой стиль жизни убивал его. Я вспоминал, каким счастливым голосом, тогда, казалось в таком далёком уже 66–м, он звонил мне из Нью–Йорка. Теперь же, пришла слава, о какой он даже не мечтал, но ушла радость.

Джими рассказывал мне, с какими трудностями он столкнулся при строительстве собственной студии Electric Lady, которую он задумал создать в Нью–Йорке. Учесть всё было подобно ночному кошмару. Особенно когда выяснилось, что под зданием протекала река и цокольный этаж постоянно подтапливало. Джими рассказал мне, что ему пришлось занять денег, чтобы ускорить продвижение строительства, которое для него казалось сплошным потоком нелепостей. Администрация настаивала на том, что все его деньги заморожены и что другого выбора нет. И как это случалось везде, финансовая сторона оказывалась неясной. Но посудите сами, кто мог поверить, что одна из самых успешных рок–звёзд вынуждена занимать деньги! И как всегда, когда я захотел с Джими поделиться своими соображениями, он не стал меня слушать. Ситуация в целом, думаю, вводила его в отчаяние и он не допускал ни малейшего давления с моей стороны.

Однажды пополудни, выкурив первый за день косяк, нам представилась редкая возможность спокойно поговорить о музыке.

— Как тебе удаётся добиваться такого звучания? — спросил я. — Все эти искажения и дикий скрежет, как?

— Разными педалями — вау–вау и фузз. У колонок Маршалла очень мощный звук, а Страт Фендера — отличная гитара, — начал объяснять мне Джими, откинувшись назад в своём кресле и вытягивая ноги. — Знаешь, Леон, после всех тех лет, когда я играл в чужих группах, где мне говорили делать так–то, или играть точно по отрепетированному, это для меня как второе рождение. Я не придерживаюсь никаких правил. Я свободен. Пока бас играет свой ритм, я могу уходить в сторону и возвращаться. Когда я вызываю фидбэк, возмущаются и чистый звук струны, и обертонные звуки; они начинают между собой сражение, но гитара по–прежнему держит ми, так что всё это происходит на её территории. Я же веду свою линию на более высоких струнах, тогда как низкой ми продолжаю вызывать фидбэк. Происходит что–то вроде наложения. Ну, как если бы я играл одновременно на двух гитарах. Просто надо дать им звучать самим, но одновременно не терять над ними контроль. Гитара один из самых открытых инструментов. Научись оттягивать струну и раскачивать звук и она не издаст ни одной фальшивой ноты. А потом возвращайся к началу. Вот и всё правило, которому необходимо придерживаться в своих соло и импровизациях. Ты вообще–то понимаешь, о чём я тебе рассказал?

Я понимал. Когда Джими что–нибудь объяснял, всё оказывалось так просто.

В то время одной из моих любимых вещей, сочинённых Джими, была Bold as Love с его второго альбома Axis: Bold as Love. Когда я рассказал ему о своих чувствах, которые вызывала эта запись, Джими, углубившись в детали, сказал, что ему было особенно интересно попробовать найти соотношение между человеческими эмоциями, цветом, и музыкальными звуками. Он даже создал концепцию, назвав её энегозвукоцветовая динамика, которую он иногда, шутя, записывал в виде формулы E=sc2, немного позаимствовав стиля у Эйнштейна, где E — это энергия, s — звук, а с — цвет.

Джими мог часами говорить о связи семи нот с семью цветами радуги. Не говоря уже о загадочном совпадении, что красный, жёлтый и синий — первый, третий и пятый цвета радуги — суть простые цвета, а первая, третья и пятая нота — тоника до мажор — составляют первичный аккорд. Если бы существовало такое, как цветослух или цветозвук, это было бы в точности то, что мой брат намеревался довести до совершенства (а я бы сказал, что он уже давно довёл до совершенства). Невзирая ни на что, он интересовался практическим применением этого совпадения. Джими чувствовал, что даже если он не сможет физически удержать музыку, он, по крайней мере, опишет её цветами и вылепит её в трёхмерном пространстве. Помните, я рассказывал, как в детстве он увлекался радиочастотами? Но не только цветом и звуком формировал и очерчивал он свои стихи, он напитывал их энергией — своего духа, своей души и своих эмоций. Соединив эти три элемента, достигался мощный разряд электричества. Джими вообще всё хотел связать воедино, и этой связью стала его музыка. Брат всегда старался развить во мне интерес к знаниям, я был уверен, что он знал ответы на все вопросы, и он внушил мне, что знание, как таковое, даст мне полную свободу.

— Я рад, что ты понимаешь меня, Леон, — сказал Джими, зажигая следующую сигарету.

— Знаю, и это здорово, Бастер.