Джими Хендрикс. Предательство

Когда в конце лета они вернулись в Англию, их встречали как героев, об Опытах, не просуществовавших ещё и года, не только в прессе говорили не иначе как о супергруппе, но и преданные английские их поклонники. 16 сентября состоялась ежегодный приём, устраиваемый в лондонской гостинице Европа газетой ММ в честь награждённых. Высшей точкой этого фестиваля стал момент, когда Джими Хендрикса объявили "Лучшим поп–музыкантом мира". Его личность стала предметом изучения общественности, так как за ним признали самого успешного получателя поздравлений от воротил английской музыкальной индустрии. Несколькими днями позднее Трэк–Рекордс выкинула лозунг: Да здравствует король Джими!

Барри Венцель, талантливый фотограф, снимки которого украшали обложки самых популярных лондонских музыкальных изданий, нащёлкал множество кадров с Джими, а снимки, сделанные им на приёме в гостинице Европа, он признал самым ценным трофеем за всю свою карьеру фотографа.

— Мы все в ММ полюбили его, — рассказал мне Венцель, даже не пытаясь сдержать улыбку от нахлынувших на него воспоминаний. — Крис Велч первым из нас увидел его, в клубе Мешок гвоздей. Вскоре мы все прямо заболели его музыкой, его артистизмом. Мы все искали случая побеседовать с Джими, этим лучшим парнем нашей планеты!

Пару лет позднее Джими в разговоре со мной поделился своим взглядом на это его награждение, устроенное газетой ММ.

- 1967 год оказался очень и очень напряжённым, мне ни разу не удавалось поспать более пяти часов. За те два дня после приёма, а мы были уже в дороге, я принадлежал самому себе всего три минуты, чтобы, чистя зубы, перевести дыхание и собраться с мыслями. Слёзы текли из глаз и, пытаясь смыть их, я только больше размазывал по лицу остатки зубной пасты.

Возвращаясь в Англию, он ещё не знал, что поп элита уже признала его, слишком быстро и слишком многое произошло за это короткое время.

— 1967 год был лучшим годом моей жизни, — сказал он мне.

— Нас хорошо приняли тогда, в Париже, в том октябре, и они по–прежнему любят нас, — сказал он мне с гордостью. — Стоя на сцене и смотря на первые ряды, мне казалось, что в зале сидят одни наши друзья, так тепло они нас встречали. Я всматривался в их глаза, и, казалось, мы понимали друг друга с полуслова. То было время, когда я хотел только одного — играть, как можно больше играть.

Он мечтательно улыбнулся и добавил:

— Если бы меня спросили, где бы я хотел жить, я бы, не задумываясь, ответил — в одном из этих старинных домов, окнами выходящими на Сену. Мне бы хватило совсем небольшого места, где я бы мог укрыться от всей своей оставшейся жизни. Где бы я мог проигрывать все свои записи, мог думать, мог мечтать и мог строить планы на будущее. И ещё — я брал бы уроки рисования там, в Париже.

Четыре человека — Час Чандлер, Майкл Джеффери, Мич Мичелл и Ноэл Реддинг — чьи жизни были вплетены в судьбу Джими, даже не догадывались насколько далеко устремлены были его мечты. Когда же они или журналисты, или мать Ноэла, или же родители Мича интересовались его детством, юностью, Хендрикс только слегка касался этой темы, скупо комментируя свои воспоминания о Сиэтле, о своей семье, о службе в армии, о Читлин–круге, непременно возвращаясь к предательствам, бедности, страхам, лишениям и одиночеству, неотступно следовавших за ним. Весь этот "печальный опыт" — так он характеризовал всю свою прежнюю жизнь — был глубоко запрятан в самом тёмном тайнике его памяти. Хорошее настало только здесь и теперь.

В то время как его "вымпел чудака" взвивался всё выше и выше, Чалпин размахивал своим, даже, может быть, поднимая его ещё выше — октябрьским 1965 года соглашением в одну–единственную страничку, подписанным Хендриксом тогда, в Нью–Йорке. Майкл Джеффери и Стив Вайсс, поверенный, с которым теперь вели дела Джими и Майк, объясняли своей звезде, что Чалпин, возможно, будет искать с ним встречи, чтобы продолжить студийные записи, может быть, даже сделать и концертные, пока не разрешится эта проблема. Джими с трудом переводил дыхание, внимательно слушая, как Джеффери и Вайсс обсуждали при нём всё возрастающую угрозу со стороны Чалпина. Со времени смерти матери давно его ничто так не волновало.

Но проблеме Хендрикс/Чалпин так и не суждено было никогда не разрешиться.

Быть чёрным и играть блюз