Джин-Падишах

— Я, витязь Ардулай-Нор, твой верный поклонник и ежегодный жертвователь, — долетел до него ответ.

— Дерзкий и безумный! Что внушило тебе смелость дойти до меня?

— Любовь! — не колеблясь отвечал джигит.

— Я не знаю её! — вскричал Джин, и мощный вопль его раздался как громовой удар над головой Ардулая, и эхо ледников донесло его вниз в горные ущелья, а оттуда в долины и заставило многих спавших в аулах людей проснуться в страхе и многих младенцев от ужаса вскрикнуть, прижимаясь к груди матерей. — Ты видишь — земля дрожит от мановения руки моей! Дыхание моё подобно урагану! Блеск глаз ослепит и сожжёт тебя как молния!.. Уйди безумец и не тревожь моего горя.

Ардулай-Нор упал на колена.

— О, грозный Падишах! Умертви меня во гневе твоём, — сказал он. — Мне жизнь не нужна без Зейнаб-Астары, царицы души моей, а её я могу получить лишь тогда, когда ты мне дозволишь на время взять один из мечей твоих в ущелье Татар-Тупа[3]. Там находится главный жулат, куда верные сносят тебе жертвы. Я засыплю его пулями и всякими доспехами, лишь позволь мне на время взять один из твоих клинков.

— Да будет по твоему, смертный! — отвечал, смягчившись, старец. — Счастлив ты, что попал ко мне в минуту моего смирения… Но зато скажи мне: растут ли ещё хлеба, цветы и травы на земле? Родятся ли ягнята, и есть ли ещё счастливые семьи, где царствует мир и довольство?..

Смутился Нор. Знал он, как и все, что по велениям Всемогущего Тха, с Джин-Падишаха лишь тогда спадут оковы, когда земля и твари станут бесплодны, а между людьми окончательно водворится вражда, и брат восстанет на брата. Боялся он гнева пленного духа, но не хотел солгать… Мысленно призвал он на себя благословение Великого и смело отвечал:

— Да, великий дух! Благодарение Зиждителю, ещё земля родит плоды, и семейное счастье не везде нарушилось…

Едва он выговорил эту истину, земля задрожала, так тряхнул цепями Джин, и в недрах её пронёсся гул от страшного стона его. Заплакал пленный дух. И слёзы его разлились потоками. Они были так горячи, что вековые снега таяли под ними и расседались в трещины, по которым, бурля и дымясь, эти жгучие слёзы понеслись к подножью Эльбруса, чтобы увеличить ещё более воды тех бурных потоков, которые, неистово прорывая землю и скалы, вырываются из под льдов в горные ущелья.

Ардулай-Нор, оглушённый и бесчувственный, был подхвачен потоком слёз грозного Падишаха и потерял сознание… Но не даром призвал он на себя благословение Всевышнего: невидимые силы поддержали его и охранили во льдах и в водах и в недрах земных.

Ардулай-Нор очнулся в глубоком ущелье реки Малки, где бродил ещё накануне вечером вокруг да около жулата, Татар-Тупа, желая страстно и не осмеливаясь выбрать булатный клинок из множества ножей и кинжалов, принесённых в дар Джин-Падишаху. Теперь он смело вскочил на ноги, протёр глаза и вошёл в высокую башню. Странное дело! Он помнил прекрасно своё восхождение на Эльбрус, разговор свой с грозным духом; помнил, как упал и был захвачен клокотавшим потоком слёз его, — а между тем он был цел и невредим и чувствовал себя превосходно, как человек, прекрасно отдохнувший за ночь…

Теперь светало. Сизые пары поднимались с кипучей речки, а предутренний ветерок гнал их вниз, по ущелью, разрывая их в клочья по кустарникам и зелёным склонам… Восток алел. Гряды золотистых облачков в небе таяли, сторонясь перед восходом солнца, светозарного друга природы; а когда Ардулай-Нор вышел из жулата с тонким лезвием закалённой стали в руках, светило дня ярко блеснуло на избранном им кинжале и осветило счастливое, горделиво улыбавшееся лицо влюблённого юноши.

Чрез несколько дней князь Девлет-Магома шумно и великолепно отпраздновал свадьбу дочери своей Зейнаб-Астары со славным джигитом Ардулай-Нором. Много было истрачено золота, бузы и мёду на этой свадьбе; ещё больше пороху на молодецкую перестрелку поезжан. Синий дым выстрелов долго ещё носился над аулом, серебрясь в ярких лучах месяца, когда щедро одарённые подруги решились сдать тароватому дружке жениха его прекрасную невесту.

— Смотри! — сказал добродушно Девлет-Магома своему зятю, — когда будешь резать шнуровку пша-кафтана кинжалом «грозного старца» — не порань им груди твоей жены. Такая неловкость была бы дурным предзнаменованием для будущего вашего счастья.

Ардулай-Нор улыбнулся. Он был уверен в своей ловкости.

А верхушка Эльбруса так ярко сияла в эту ночь, будто сам Джин-Падишах хотел показать, что радуется счастью новобрачных.