Джин с Толиком

4. И главным номером моей воспитательной программы обещал стать недавно начавшийся у Арнольдика эпизодический энурез, о котором я узнал с помощью того самого запашка, ставшего ключиком к его тайнам. Причиной энуреза являлась какая-то незначительная мочеполовая инфекция, как подсказывало мне его подсознание. Но он-то об этом пока не знал, целую неделю уже ходил в памперсах, и бился в тихой истерике, решив, что сия кара всерьез и надолго. Это – благодатная почва, ибо все мужчины весьма мнительны в отношении вопросов, связанных со здоровьем. Точнее, с НЕздоровьем.

Повторюсь, весь анализ и подготовка сценария заняли какую-то долю секунды. А последствия имели просто грандиозные. Когда он произнес:

– Че не понял? Давай отсюда, одноклассничек, пока я весь не поднялся… – я несильно дунул в лицо Арнольдика, прерывая его речь, и он оторопел, слегка приподнявшись со стула и застыв в этом неудобном положении. Оторопел одновременно и от необычности моей реакции, и оттого, что я его не испугался, и из-за собственного страха. А может быть, и от моей обаятельной улыбки?

Пока он не пришел в себя (а то еще, с испугу, повредит мой любимый опорно-двигательный аппарат или челюсть какую испортит!), я вступил в роль, и плотоядно зашептал, старательно усиливая почти все шипящие, зудящие и хрипящие согласные и чуток растягивая гласные:

– Давно памперс-с-с-сы менял, Арнольдик? Ш-ш-што ж-ж-же ты ж-ж-ж-жешь поч-ч-чем з-з-зря, на ш-ш-шамана ш-ш-шипиш-ш-ш-шь? Тебе не говорили, ш-ш-што с колдунами опас-с-с-но с-с-с-сориться? Мало тебе того, ш-ш-ш-то с-с-с-с-ыш-ш-ш-ш-ься?

Честное слово, даже самому уже было смешно, ибо речь моя очень уж напоминала змеиное шипение, и я сильно опасался ляпнуть что-нибудь из репертуара одного известного удава, вроде «А в попугаях-то я гораздо длиннее!»

Арнольдик, однако, моего веселья не разделял, и внимал мне, широко открыв рот, как зачарованный. Или как пришибленный? Потому что очень уж просилась в «немую сцену» из гоголевского «Ревизора» эта ста-тридцати-килограммовая тушка, оторвавшая свое мощное седалище от всхлипнувшего в облегчении стула, да так и застывшая с молчаливым зевом открытого рта. И с выражением лица, серьезно претендующим на звание наглядного пособия по диагностике клинического дебилизма.

– Если будешь уважать своих родителей и людей, с которыми общаешься, излечишься антибиотиками. А если и дальше будешь хамить, еще и стул расстроится – самопроизвольную дефекацию приобретешь! – закончил я свое страшное пророчество, перестав шипеть, потому что надоело. И снова дунул Арнольдику в лицо. Он «отмер», и это стало приговором для пожилого стула, на который вернулось тело, погруженное в Мысль.

Видимо, Мысль была действительно стоящей, и думать ее дежурный охранник собирался долго. Ибо озадаченное выражение его лица ничуть не изменилось, несмотря на то, что стул под ним сломался, и Арнольдик, вместе с деревянными ошметками казенного имущества, рухнул на пол. Пол ощутимо содрогнулся под весом низвергнутого газелоида.

– Вот, видишь – один стул из-за тебя уже расстроился, – сказал я на прощание, и пошел к выходу, где курили еще двое молодцов в форме охранников «Сфинкса», но заметно более скромного формата. Они не выглядели хамами и, по крайней мере, умели улыбаться.

Эти ребята и впрямь оказались доброжелательнее и, для начала, выразили мне общее удовольствие по поводу бесившего всех Арнольдика. Разговора нашего они, стоя за стеклянными дверьми, не слышали, но вид поверженного Халка и сломанный стул очень их порадовал, поэтому на мой вопрос они ответили охотно.

Точнее, ответил охранник, стоящий слева, который частенько бывал напарником Дениса Калмыкова. Оказалось, что мой одноклассник должен дежурить сегодня с 20.00 на пульте, куда стекается вся информация с охраняемых объектов. Пультовая находилась на Западном, и ее адрес они мне любезно сообщили.

Я поблагодарил их и пожал руки, прощаясь, когда парень справа от меня затянулся и выдохнул дым, но вместо привычного сигаретного запаха я почувствовал мерзейший, заметно усиленный давешний «запашок». Издержки синестезии, на этот раз, были кстати – ведь они выступили, фактически, в роли хорошей кодировки от курения, ассоциируя одну из основных характеристик вредной привычки – стойкий табачный запах – с таким нежелательным ароматом, что меня даже передернуло… Хотя, именно мочевину с 50-х годов прошлого века добавляют в сигареты для защелачивания и более быстрого всасывания никотина, что увеличивает зависимость курильщика от продукции табачных кампаний.

Ехать к Калмыкову было еще рановато, и я порулил домой – перекусить. Не выдержав, прозвонил Слону. Тот информацией об окончании диверсии не владел, хотя подполковник обещал перезвонить «как только, так сразу». Я ненавижу ждать, поэтому без лишних уговоров сделал значительный крюк, и специально проехался мимо «Кармины».