Джина (СИ)

— Но… Как? — с трудом выдавил из себя Станислав Игоревич. Его вопрос прозвучал, как карканье вороны.

— Я перекупил твой заказ и инсценировал собственную смерть. Потом семнадцать лет жил за границей…

— Прости! Прости! — Из глаз Панова полились крупные слёзы. Не от раскаяния, нет. От страха. Впервые в жизни он понял, что облажался. А ведь он должен был понять это много лет назад, ещё в конце проклятых девяностых, когда стоял у свежей могилы и смотрел… На крышку гроба! Да, именно на крышку гроба, так как голову Ильи наркоманы превратили в кровавую кашу, и немногочисленные родственники покойного настаивали на том, чтобы его хоронили в закрытом гробу, А что было в гробу — история умалчивает. Там мог быть и строительный мусор, и неопознанный труп бомжа. Там мог лежать и один из должничков Илюхи, не отдавший долг вовремя. Только Панов этого не видел. Он вообще ничего этого не видел, хотя бы потому, что ему ЭТО не показали. Но он-то тогда был уверен, что хоронит своего кредитора. Иначе присутствовал бы не на его похоронах, а на своих собственных. Но получается, что он все эти годы он обманывал сам себя, тешил напрасными надеждами на то, что всё улеглось, устаканилось. А Кожухов все это время был жив и здоров. Быть может, он следил за ним и выжидал удобного момента, чтобы расквитаться. И сейчас он это сделает! И миновать этого нельзя, можно только немного отсрочить. — Честное слово, бес попутал. Я…

Станислав Игоревич опустился на пол, встав на колени в позу кающегося грешника, и затряс перед лицом ладонями, сложенными «лодочкой».

— Заткнись! — холодно оборвал его Кожа. В тот момент его глаза сверкнули. Позже Станислав Игоревич уверял себя, что это было лишь отражение очередного дворового салюта, тогда от страха он чуть не навалил в штаны. — Заткнись и слушай…

— Да, да — всхлипывая, Панов кивал головой, не переставая трястись.

— Дошли до меня слухи, что ты, гнида позорная, уволил моего кореша — Андрюху Светлова…

— Пока не уволил, но…

— Не лепи мне горбатого! — Илья подался вперёд. Его глаза снова гневно сверкнули. — Он мне переслал твоё сообщение… Ты, сука, понимаешь, что ты в очередной раз накосячил, а? Ты оскорбил моего лучшего друга, ты просто показал, что этот хороший человек, благодаря которому ты неплохо обогатился, для тебя никто. Ты просто втоптал его в грязь, смешал с дерьмом. А ведь он тебе верил. Он уважал тебя и пахал, себя не жалея. И ради тебя и твоей фирмочки он жертвовал всем, чем только можно! А ты так по-скотски с ним обошёлся!.. В Новый год ему такой «подарочек» подкинул!

— Д-да, — Панов ещё сильнее затрясся, вжав голову в плечи. — Нехорошо получилось…

— Что же мне с тобой делать? — Кожа взял со стола пистолет, навёл на Станислава Игоревича и снял с предохранителя.

— Не убивай! Прошу, не убивай! — взмолился тот, глядя в чёрную пропасть дула, из которой в любой момент вылетит птичка, которая сделает в его черепе на одну дырку больше, если он не успокоит хозяина этой «птахи» со свинцовым сердечником. — Я всё исправлю, всё сделаю…

— Допустим, исправить ты уже ничего не сможешь, а вот кое-что сде-лать ты обязан…

— Я всё-всё-всё сделаю! — скороговоркой выпалил Панов. — Всё-всё-всё!

— Тогда слушай меня сюда… — Кожа угрожающе сдвинул брови, что не предвещало ничего хорошего. — Завтра утром ты созвонишься со своей кадровичкой. Пусть притащит свою толстую задницу к тебе в офис, и вы задним числом, концом декабря, оформите увольнение Андрея. Чтобы всё было, как положено понятно?

— Д-да!

— Не перебивай меня, тварь ползучая!.. Потом ты возьмёшь из своего тайничка под полом три ляма. Два я возьму себе, один отдам ему. Надеюсь, ты понимаешь, что это — компенсация морального вреда и мне, и моему корешу?

Вместо ответа Станислав Игоревич кивнул. В тот момент из его носа вытекла сопля и плюхнулась на пол. Заметив это, Кожа не смог сдержать своей неизменной улыбки — наглой и мерзкой.

— В какой валюте, — дёрнув кадыком, упавшим голосом спросил.

— В деревянной, — Илья сплюнул на пол, чуть не попав плевком Панову в плечо. Но, даже если бы он попал Станиславу Игоревичу в лицо, тому всё равно ничего не оставалось делать, кроме как сделать вид, что ничего этого не заметил. Ведь это не самый удачный момент для того, чтобы учить Кожухова хорошим манерам. Вот и оставалось терпеть, стоя на коленях, как бы обидно и унизительно это ни было.

От осознания того, что терпеть осталось очень недолго, слёзы из глаз Панова полились ещё сильнее. Это были слёзы горечи и отчаяния, слёзы рухнувших надежд и слёзы сожаления. Что будет с Настей? Что будет с бизнесом, ради которого он пошёл на всё это? Да ещё денег жалко было, хоть и в рублях, а всё равно много.

Видя горючие слёзы бывшего партнёра по бизнесу, Кожа скалился всеми своими металлическими коронками. Ему явно доставляло удовольствие видеть, как плачет Станислав Игоревич. Может, именно для этого он вернулся прямо из преисподней, когда все уже не только забыли, как он выглядит, но даже имя его на надгробной плите стёрлось? Всё может быть.