Джинн в плену Эхнатона

— Я расслышала, но не поняла. — Филиппа пожала плечами. — Что-то вроде «скроллинг».

— Скроллинг? — переспросил Джон. — Прокрутка на экране компьютера?

— Значит, «скроллинг»? — пробормотал Нимрод.

— Тебе это о чем-то говорит?

Нимрод покачал головой:

— Нет. Я не знаю, о чем речь.

Тем временем из лампы материализовался господин Ракшас и, взяв у Джона карманный фонарик, принялся рассматривать великолепные барельефы на стенах. Больше в этом помещении ничего не было. На самом деле барельефы были нужны не столько для того, чтобы украсить интерьер этого — в остальном пустого — помещения, сколько чтобы скрасить путь усопшего египтянина к загробному миру и остаться ему там вечной опорой. Господин Ракшас то и дело дотрагивался до камня кончиками пальцев, словно незрячий, что читает книгу для слепых, такую в пупырышках, с азбукой Брайля. Близнецам оставалось либо следовать за ним, либо оставаться в кромешной тьме.

— В этой гробнице десятки комнат, — сказал Нимрод откуда-то из темноты. — Она занимает колоссальное пространство, до самых скал, где я оставил автомобиль. Там, кстати, имеется еще один вход, который и обнажился в результате землетрясения. Уходя, Хусейн Хуссаут наложил заклятие на оба входа, да еще и засыпал их песком. Я одолел весь этот путь под землей в надежде выбраться через эту дверь, но она тоже оказалась закрыта, а сама гробница похожа на лабиринт, и обратно я дороги уже не нашел.

— Посмотрите-ка на эти иероглифы! — воскликнул господин Ракшас. — У египтянина, поклонявшегося обычным египетским богам, барельефы всегда посвящены Осирису, поскольку загробная жизнь в его ведении. Здесь же нет ни одного бога, кроме Атона. Без сомнения, это и есть гробница Эхнатона.

— Но где тогда сокровища? — спросил Джон.

— Хороший вопрос, — пробормотал Нимрод.

— Очень возможно, что часть сокровищ уже рассеялась по свету, по большим и малым музеям, — ответил господин Ракшас. — Судя по расположению гробницы и по этим изображениям, рискну предположить, что это захоронение номер сорок два, впервые обнаруженное в тысяча девятьсот двадцать третьем году, а потом потерянное во время песчаной бури. Ученые успели только кратко описать его, да и то неправильно, поскольку решили, что это усыпальница какого-то чиновника или высокого чина из казначейства. Их заблуждение вполне объяснимо. Рельефы у входа сильно отличаются от тех, что расположены в глубине. Такое впечатление, что Эхнатон хотел скрыть, кто истинный хозяин гробницы. Возможно, он опасался, и не без оснований, что ее могут осквернить те, кто считает его еретиком.

Господин Ракшас указал на огромную, во всю стену фреску. На ней был изображен высокий мужчина с похожим на посох золотым скипетром, излучавшим солнечный свет. Лучи касались обнаженных тел десятков людей, склонившихся перед ним в поклоне.

— Но эта картина говорит сама за себя. Любой, кто мало-мальски знаком с историей джинн, поймет, какой эпизод здесь запечатлен. Как видите перед царем склонились жрецы, и их общим счетом семьдесят. Для египтян это число отнюдь не типично, что и наводит на мысль, что это, возможно, единственное изображение пропавших джинн Эхнатона. — Господин Ракшас оглянулся, чтобы поймать взгляд Нимрода. — Интересный головной убор, вы не находите?

— Я как раз о нем и размышляю, — кивнул Нимрод — Обычно на египетских головных уборах изображена Уто, богиня-змея. Причем все ее тело видно полностью. Здесь же часть тела на виду, а часть скрыта, то есть она обвивает голову царя. Выглядит куда реалистичнее. Прямо как настоящая змея. И тело черно-золотое, совсем как у здешней кобры. А еще, заметьте, как Уто держит солнечный диск, Атон. Она под ним, словно… словно… — Нимрод вдруг присвистнул и ударил себя кулаком по ладони. — Ничего себе! Как же мы раньше не поняли?!

— Дядя, ты о чем? — спросила Филиппа.

— Уже несколько тысяч лет мы, мариды, пытаемся разгадать, каким образом человек, пусть и из семьи джинн, смог поработить целых семьдесят джинн. Но этот головной убор дает основания предполагать, что и сам Эхнатон не был свободен. Его волей управлял еще один джинн. Скорее всего из клана Ифрит, чьи талисманы — скорпионы и змеи.

— Что ж, это многое объясняет, — согласился господин Ракшас. — Например, почему ифритцы всегда знали про Эхнатона больше, чем знаем мы.

— Надеюсь, они еще не завладели этими джинн! Семьюдесятью джинн Эхнатона!

— Если бы это уже произошло, разве они стали бы тратить силы и убирать тебя с дороги? — рассудила Филиппа.

— Что ж, логично, — кивнул Нимрод. — Мировое равновесие уже было бы нарушено, а меня бы, скорее всего, не было бы на свете…

— Итак, — продолжал господин Ракшас, — фреска недвусмысленно подсказывает, что пропавшие джинн именно здесь и находились. Наверно, в каком-то сосуде или резервуаре. Скажем, в канопе. Это такая емкость с внутренностями покойника, которая ставилась возле мумии. Рядом с остальными сокровищами Эхнатона. А вот где эта канопа сейчас? Трудно сказать… Возможно, в музее…