Джинн

— А что он делал? — спросила девушка. — Я имею в виду, чем он — зарабатывал на жизнь?

— Кажется, нефтяными поставками с Ближнего Востока. В молодости он долгое время: жил в Аравии. Это· было еще до времен монополии. Он притащил оттуда кучу всякого азиатского хлама. Помнится, в детстве я любил играть с верблюжьими седлами. Игра называлась «Одинокий бедуин».

Девушка приподняла бровь.

— А кто играл Тонто?

— У меня Никогда не было Тонто… Я всю жизнь живу как одинокий бедуин.

— И даже не женаты?

— Ты что, смеешься? — Я и сам не заметил, как перешел на «ты». — Ты можешь себе представить, как содержать жену и детей гаданием на кофейной гуще?

Девушка ничего не ответила, лишь улыбнулась. Вздохнув, я прикончил свой шерри.

— Послушай, — сказал я, — здесь на мысе один неплохой ресторанчик, где подают прекрасных омаров. Как насчет маленького ланча? Если ты, конечно, не объелась пирожными. — Конечно, — кивнула она. — Может, ты прочтешь мое будущее на обглоданных омаровых клешнях.

— Лучше я изучу твои ладони. А еще лучше — подошвы. Кстати, я еще не знаю твоего имени.

— Анна, — представилась она.

— Анна, а дальше?

— Просто Анна.

— Это весьма загадочно.

— Да уж вот так.

— Ну, отлично, пусть будет просто Анна, — согласился я. — Сейчас я скажу несколько слов соболезнования своей крестной, а потом пойдем. Смотри, чтобы тебя не увел какой-нибудь странный тип. Здесь их достаточно.

— Думаю, это уже случилось, — с улыбкой ответила Анна. Я оставил ее и направился сквозь толпу бесцельно болтающихся гостей. к Маджори Грейвс и ее скорбному собеседнику. Они разговаривали о плачевном состоянии кухонной утвари, И мне казалось, что окружающие с удовольствием прислушиваются к их беседе.

— Маджори, — произнес я, взяв ее за руку. — Можно сказать тебе несколько слов наедине?

— Разумеется, — ответила она. — Прошу прощения, мистер Гост.

Мистер Гocт печально поднял стакан с шерри:. — Не беспокойтесь, миссис Грейвс, все в порядке.

Маджори Грейвс выглядела какой-то рассеянной. На лице ни горя, ни печали, а только выражение задумчивости и беспокойства.

— Все в порядке? — спросил я ее. — У тебя нет никаких финансовых проблем? Я имею в виду, что…

Она качнула головой:

— Нет, с деньгами у меня все в порядке. На этот счет не стоит беспокоиться.

— Маджори, — серьезно сказал я, — дом приходит в упадок.

— Я знаю, — ответила она, глядя куда-то мимо меня. Но это неважно.

— Неважно? Это старый дом. Если за ним не присматривать, он развалится на глазах. Ему нужен ремонт: крышу подправить, починить водосточные желоба…

— Все равно он… дому конец, — спокойно сказала она.

— Конец? Не понимаю.

— Пускай развалится. Я снесу его и продам землю под строительство. Мне сказали, что я могу построить новый дом на одном акре.

— Ну что же. Это твое дело. Может, так оно и лучше. Просто я всегда думал, что ты любишь Зимний Порт. Это замечательный старый дом, Маджори. Жаль, что его не станет.

Она покачала головой:

— Он должен быть снесен.

— Почему?

— Не хотелось бы говорить об этом. Это мое личное решение, Гарри, и я уверяю тебя, что так будет лучше. А теперь мне надо поговорить с Робертом, пока он не ушел.

Я держал ее за руку. Сквозь тонкую ткань траурного наряда я чувствовал холод ее кожи. Это всегда интересно ощущать разность температур. Например, тронув ледяную ступню или горячую грудь.

— Маджори, — сказал я. — Я — твой крестный сын.

Она наконец посмотрела на меня с кротким выражением своих черных креветочных глаз.

— Гарри, — мягко проговорила она. — Я действительно не могу объяснить тебе всего.

— А зря. Ты взгляни, Маджори, на эту комнату. Куда делась мебель? Где картины?

— Это были портреты, — ответила Маджори. — Мы не могли их держать в доме..

— Не могли держать в доме портреты? Что ты имеешь в виду?

Неожиданно у нее затряслись руки. Это был не спазм печали, просто обычная нервная дрожь. Это был истерический, неописуемый страх. Так лошадь трясется от ужаса, чувствуя в соломе змею.

— Пойдем лучше отсюда, — сказал я, стараясь вести ее сквозь толпу гостей быстро и спокойно, насколько это было возможно.

С другого конца комнаты Анна помахала мне рукой и вопросительно повела бровью, заметив, что я направляюсь к выходу. Я поднял вверх руку с растопыренными пальцами, давая понять, что вернусь. через пять минут. Она пожала плечами и кивнула. Мне не хотелось оставлять ее одну в этой комнате, но в конце концов мы ведь с ней уже договорились насчет ланча, так что я был спокоен. Не уведет же ее отсюда какой-нибудь пьяница.