Джинны пятой стихии

Поэтому если вы в специализированном магазине или у вездесущих азербайджанцев однажды возьмете бутылку, а в ней вместо абрикосовой настойки окажется компания небритых и пьяных джиннов, не пугайтесь. Все свои. Конечно, это не джинны воды, земли и неба, тем более что и к джиннам огня они не имеют никакого отношения. Это джинны алкоголя — пятой стихии, существующей на земле. Не обольщайтесь — дворцы они вам строить не будет. И сокровищ не принесут. Морду при случае набить могут. Но если с ними обходиться по-хорошему, они вполне коммуникабельные существа. Но при всех вариантах джинны исполняют всегда единственное желание.

То, которое отвечает глубинным требованиям их неглубоких душ.

Царицын,

27 ноября 2014 года

Странствующие гости табора

В память о цыганской воле, захлестнувшей меня летом 1967 года

1

Семь разноцветных и пыльных кибиток лениво тащились по степной дороге.

Лошади неторопливо мели копытами теплую пыль, а цыганский барон, сидевший в первой кибитке, ждал появления деревни, чтобы на глаз определить, стоит ли разбиваться около нее, или будет лучше, если они проследуют без остановки.

Усатый возница меланхолично напевал, изредка пощелкивая вожжами по крутым потным спинам лошадей, над которыми вились мошки.

Бричка мэ черава.
Баш паш манжэ, гожинько,
Мэ збагава.
Ай, э, дай, на-най
Тана, дам-да-ра, тэ-нэ
Ай, на-нэ, нэ-на-нэ.

Неприхотливая мелодия сопровождалась стуком копыт по сухой земле, скрипом осей колес на кибитках, шелестом брезента кибиток и негромкими разговорами их обитателей.

Была весна, самый ее конец, когда кончаются дожди, сохнет земля, принявшая в свое чрево зерна будущих урожаев, и вылетают из летков пчелы, уставшие за зиму от безделья, истосковавшиеся по цветам. А в степи уже открыл розово-желтые пасти львиный зев, душно зацвел в балочках розово-белый горошек и шиповник раскрылся розовым цветом навстречу приближающемуся лету.

Ай, сыр о чаво,
Ев э грэнца.
Грэн традэла,
Табуница, на-нэ.
Мэ прэ грандэ
На дыхава,
Каждонес лэс
Парувава[10]

Что и говорить, бесконечна дорога, полна земля странствий, до которых падка и податлива цыганская душа. Сколько странствует по земле цыган, столько видит он в своей жизни, кочуя из страны в страну, знакомясь с чужыми и чуждыми ему обычаями и нравами, украшая бедный свой язык непривычными чужими словами, а земля раскрывается ему, как раскрывается женщина любимому, как открывается глазами звезд ночное небо пытливому и жадному взгляду. Пылит табор, скрипят оси, смотрят на цыганские странствия звезды с высоты, солнце жарит потные конские спины, и не кончается дорога — ведь цыганские странствия бесконечны, и когда навсегда уходит к Богу[11] пожившая свое душа цыгана, ступают на вечную дорогу дети, а за ними внуки, а там уж и внуки внуков — им тоже приходится познать бесконечный путь.

Как не петь по дороге — ведь ты никогда не знаешь, куда он приведет тебя, этот бесконечный путь — к горечным дням несчастий или сладкому меду удач? Вот и поет цыган, философски осмысливая путь, что остался за спиной, и вглядываясь в тронутую знойным маревом полосу горизонта. Бродяги и пастухи всегда поют — песня скрашивает однообразие пути. Слова песен бесхитростно-просты, как душа любого бродяги, которому не сидится на месте.

— А что, цхуро[12], — спросил Челеб Оглы, — бывал ли ты раньше в этих местах?

— Как не бывать, — отозвался старый Палыш. — Места здесь благодатные, цыганами не исхоженные, поэтому к приезжим людям относятся без опаски. Здесь дома на замки не закрывают — накинут щеколду, палочкой заткнут, вот и заперто. Но и лазить в дома себе дороже. Поймают тебя эти гаджо[13] — так, не задумываясь, на вилы поднимут.

— А лошади, лошади у них есть? — нетерпеливо спросил барон.

— Живут здесь казаки, — кивнул возница. — А это такое племя, уважаемый, что не может оно без лошадей. Здесь по югу течет река Дон, на западе Хопер берега распростер, и земли хорошие, без урожаев каждый год не обходится. Засухи только часто бывают. Но тут уж ничего не поделаешь — степь! Сейчас станица откроется, сам увидишь, как здесь люди живут. Ай, хорошо они здесь живут — бархатные поддевки носят, плисовые штаны, и на сапоги дегтя не жалеют[14].

— А коли так, — подумал вслух Челеб Оглы, — хорошо они к своим лошадям относятся, берегут их. У таких лошадей воровать — себе дороже выйдет. Ничего, бабы гаданием заработают, а там, глядишь, более благодатные места пойдут. Пусть дегтя будет поменьше да поддевки богаче!

Ближе к вечеру у кудрявой от зеленых кленов станицы стали табором. Стали хорошо — рядом с прудом, заросшим камышом и чаканом, на темной воде глянцево зеленели кувшинки и расходились круги от играющей рыбы.