— Ну, если джиннами… — осторожно согласился Галин.
— Услышано! — крикнул джинн, даже не пытаясь скрыть счастливую улыбку, запутавшуюся в бороде.
С вечера-то все как обычно было — привычно оскоромились, поспорили насчет Луны и кометы Чурюмова — Герасименко, Эдик Инженер рассказал, что америкосы до того наловчились, за сто световых лет планеты обнаруживать стали. И права собственности на них закреплять на будущее. Вот, скажем, земноподобная планета Глизе, собственность США.
— А световой год — это сколько? — спросил Эдельвейс.
— Ну, свет в секунду пробегает триста тысяч километров, — со знанием дела объяснил Эдик Инженер. — Требуется узнать, сколько он за год пробежит. Это и будет расстояние в один световой год. А планета Глизе находится в созвездии Весов на расстоянии двадцати световых лет.
Вова Солдат вдруг заинтересовался, потребовал лист бумаги и карандаш. Саня дал ему блокнот.
— Шариковая ручка подойдет?
Вова взял ручку и блокнот, долго сопел, что-то подсчитывая, потом бросил ручку.
— Так это страшно далеко, — сказал он. — Пусть оформляют. Может, когда до этой Глизе доберутся, никаких Штатов не будет!
Ну, конечно, выпили за это. За что? Да за то, чтобы в будущем никаких Штатов не было. Потом… Да мало ли найдется тостов у людей, объединенных жаждой познания и желанием выпить!
Домой никто не пошел.
А утром Саня проснулся и обнаружил, что вокруг него стекло. Ну, помните, одно время передачу такую показывать стали, «За стеклом» называлась. А потом прикрыли по причине случившихся в этой передаче безобразий. Самые продвинутые протестовали, кричали: «Это вам не зоопарк, люди все-таки, не надо низменным инстинктам потакать». А прикольно было — все на виду! Чего особенного? Не хочешь, не снимайся. Так Саня считал, пока сам за стеклом не оказался и укромный уголок искать не стал.
«Ну, джинн», — с бессильной яростью подумал он.
И обнаружил, что за стеклом не один — вся компания на донышке лежала: и Вова Солдат, и Сеня Эдельвейс, и Эдик Инженер во сне Лагуту обнимал, даже какой-то гопник приблудившийся спал со стаканом в руке. А у Лагуты вторая нога выросла. Нога торчала из штанины и была бледной и босой. А протез сиротливо лежал в стороне от здорового тела странной и уродливой кожано-стальной конструкцией в стоптанном башмаке. Словно робота кто-то на запчасти разобрал. Рядом лежала пробка, похожая на огромный валун.
«Ну, джинн!», — подумал Саня Галин.
— Слушаю тебя, о ничтожнейший из достойных, — услышал он голос сверху, и в горлышко сунулась бородатая голова. — Чего, Саня, мутишь? На все воля Аллаха. А в заклятии сказано, что от бутылки я буду свободен, когда кто-то мое место захочет занять. Вы ведь сами захотели, помнишь?
— Мы? — удивился Галин и вспомнил все, что произошло накануне вечером. Точно. Сами захотели. Все. Кроме гопника со стаканом в руке. А может, он как раз таким образом их желание и поддержал. — И что теперь с нами будет?
— Будете джиннами вместо меня, — сказал джинн Абрахман. И успокоил: — Да ты, Галин, не бойся, я вас азербайджанцам отнесу и сдам. Они вам долго без работы скучать не дадут, быстро к делу пристроят!
— А ты?
— А я? — Джинн сел на горлышко, свесив ноги в узорчатых шароварах и изогнутых туфлях в бездну бутылки. — А я, Саня, в МГУ поступать поеду. Мне еще Фрейду надо доказать, что он не прав. Все начинается с головы, а не с промежности.
Исчезновение группы алкоголиков в микрорайоне наделало много шума. Выдвигалось множество версий случившегося, но ни одна из них к розыску пропавших не привела, ведь любая из версий была намного фантастичней случившего с ними. Ну, кто у нас сейчас, в эпоху всеобщей грамотности, читает сказки «Тысяча и одна ночь»? Блог надо вести, с одноклассниками переписываться! Ближе всех к раскрытию исчезновения компании подошел участковый Гармаш, который по ретивости своей накрыл по горячим следам подпольный заводик Арифа Мамедова. Но разве разглядишь в массе пустой стеклотары единственную, ту, в которой небритые мужики сидят? Тем более что занят был возбужденный участковый Гармаш подсчетами — определял, сколько у Мамедова в месяц выходит и сколько ему придется отныне отдавать, чтобы себе и Гармашу счастливое и безопасное будущее обеспечить.
Ариф оказался человеком понятливым, сразу сообразил, что придется ему отныне ишачить за себя и за того парня в погонах, который по причине молодости заветов Дзержинского, касающихся милицейского сердца, ума и рук, уже не помнил, а прелести буржуазного полицейского произвола начал активно осознавать.