Джип из тыквы

– Собака – друг человека! – с чувством провозглашает Валентин и вынимает из кармана что-то металлическое, блестящее. – И этот друг мне сейчас поможет.

Он щелкает в воздухе кусачками. «Клац, клац!» – звонко цокает металл, подбираясь к дергающемуся собачьему хвосту.

– Спокойствие, только спокойствие! – говорит Валентин то ли мне, то ли Белке.

Я швыряю в него газету. Она падающей птицей пролетает мимо цели.

– Боже, какая экспрессия!

Смеясь, Валек подхватывает Белкин хвост и поднимает его кончик повыше, чтобы мне было лучше видно.

– Знаешь анекдот про собаку, которой любящие хозяева резали хвост по частям, чтобы не так больно было?

– Не надо! Прекрати! Чего ты хочешь? Чтобы я написала любовную записку Максу? Да без проблем!

Я хватаю другую бумажку.

– Все, я уже пишу: «Максим, любовь моя!» Так пойдет?

– Прекрасно, – Валек покачивается на корточках, как кобра, не опуская кусачки и Белкин хвост. – Давай дальше. «Прости меня, дуру».

– Ох, прости меня, дуру грешную, – повторяю я, торопливо черкая ручкой.

– Грешную – это уже перебор, ну да ладно, не буду править твой авторский стиль, – рассуждает Валек. – Теперь так: «Если мы будем вместе, я сломаю тебе жизнь».

– Однозначно, – шиплю я сквозь зубы и пишу, что велено.

– «Без меня тебе будет лучше, – диктует Валек. – Будь счастлив, мой самый родной человек». Что опять?

Я угрюмо смотрю на него.

– Я настаиваю на этой формулировке: «мой самый родной человек», – Валентин прицеливается и одним движением отхватывает с кончика собачьего хвоста метелку шерсти.

– Прекрати!

Я дописываю про родного человека.

– «Ты замечательный муж», – продолжает диктант Валентин.

– Ну, нет! – возмущаюсь я.

Я с Максом даже не спала ни разу, какой он мне муж?!

– Как это – нет? – преувеличенно удивляется Валентин. – А печать в паспорте? А запись в загсе? Они, конечно, сделаны только вчера, но датированы прошлой неделей, так что все чин чином: «Поздравляю вас, теперь вы муж и жена!»

«Вот жулики! – ахает мой внутренний голос. – Они успели сделать вас супругами! Не иначе, дали взятку кому-то в загсе!»

– Я докажу, что это липа! – обещаю я. – У меня есть друзья, в том числе и в полиции, они и в этой вашей афере разберутся!

– Да какая афера, деточка, бог с тобой! – Валентин обмахивается собачьим хвостом. – Со стороны Макса это благороднейший поступок – жениться на такой неуравновешенной особе, как ты. Ты же чокнутая, это очевидно!

– Сам ты чокнутый, – обижаюсь я.

– Я не чокнутый, я умный, – не соглашается он. – И поумнее твоего супружника, хотя он будет побогаче… Ладно, не отвлекайся, пиши. Осталось немного: «Целую тебя, твоя Маша».

Валентин звучно чмокает воздух и хлопает ресницами. Потом клацает кусачками и интересуется:

– Или будем резать шавке хвост?

Я не могу позволить моральному уроду калечить животное.

Дописываю последнюю фразу, ставлю точку и резко протягиваю ему лист.

– Ты же видишь, у меня руки заняты, – укоряет меня Валентин. – Положи письмо на подушку.

– А ты собаку развяжи!

Я с жалостью смотрю на Белку и не успеваю заметить движения Валентина. В следующий момент он уже крепко держит меня за руки.

Лапы у него большие и твердые, как наручники. Моим запястьям больно, я роняю записку и ручку.

– Тихо, тихо, – насмешливо шепчет Валентин. – А то я и тебе пасть заклею!

Он связывает мои руки и отступает на шаг, чтобы полюбоваться своей работой.

В этот момент мне становится страшно, и это очень плохо: у эмпата, как у чекиста, должны быть ясная голова и холодное сердце. Мое же так прыгает в груди, что отчетливо содрогается весь организм, даже зубы стучат.

– Боишься? – понятливо улыбается Валентин.

Крепко сжав зубы, чтобы они не клацали, как кастаньеты, я включаю взгляд эмпата и высматриваю источник радости и удовольствия Валентина. Так сказать, иду к истокам – и нахожу их.

Они противно булькают в омерзительном болоте.

Мамочка моя! Да этот парень – садист!

«Только не показывай, что тебе больно и страшно, – торопливо подсказывает мне внутренний голос. – Ему нравится издеваться над беспомощными».

Я лихорадочно соображаю: что будет, если у меня получится развернуть поток эмоций Валентина вспять?

В случае с мадам Герасим мне удалось обратить ее злорадство в бессильный страх и таким образом обезвредить противника, но с Валентином может получиться только хуже. Место хихикающего игривого пакостника займет хладнокровный мучитель.

И что же мне делать?

Пока я думаю, Валентин все решает сам.

– Поедем, красотка, кататься! – запевает он.

Я понимаю, что это не музыкальное сопровождение, а озвученная программа действий, когда меня подхватывают на руки.

Свет из распахнутой двери растворяется в ночи, как ложка меда в бочке дегтя.

На освещении территории санаторское начальство экономит, разумно полагая, что благонравным пациентам, соблюдающим режим, ночная иллюминация вовсе ни к чему. В результате в трех шагах от порога окружающая действительность тонет во мраке, и только разлапистые ветки высоких деревьев выплескиваются в звездное небо чернильного цвета щупальцами.