– Я – турист, Лев Макарович, поэтому и автомобиль заказал для перемещений в том числе и по бездорожью. Он пройдет везде, где пройдет олень, – усмехнулся Руслан.
– А там, где не пройдет олень?
– Там пройдет русский солдат.
– Александр Васильевич Суворов, – произнесли они хором и рассмеялись.
– Вам бы вместе с Петром Александровичем такие автомобили выпускать для нужд армии. И офицеров можно возить и, если конструкцию сменить – десяток солдат поместится.
– Дорого для армии встанет.
– Армия денег не считает. Как и флот, – Мациевич слегка помрачнел.
– Да и двигатели такие, к сожалению, Петр Александрович не потянет.
– Да, вы говорили. Жаль, жаль… Я бы их с удовольствием и на аэропланы ставил. Но в России двигателей не делают. Кажется, под Петербургом один чудак-купец что-то подобное собирается делать, но точно не скажу… Вы подумайте, может, станете еще русским Рено или Фордом. Кто знает, что в будущем может случиться?
– Ну да… Кто знает.
Не понравился Руслану взгляд капитана. Очень не понравился. С этаким прищуром, как будто с намеком.
"Мой самолет перебирают…". Взгляд Юли. Взгляд Мациевич.
– Прощу прощения, я вас на минуту оставлю. Я случайно вспомнил кое-что очень важное.
– Юля, ты охренела?! Ты все рассказала Мациевичу?
Он изловил попытавшуюся было увильнуть жену и теперь, стоя во дворе, чуть не кричал на нее шепотом.
– Руслан, ты же меня прекрасно знаешь…
– Поэтому и спрашиваю.
– Да, рассказала, – Юля посмотрела в глаза мужа.
– Что ты ему сказала? Что мы из будущего?
– Нет. Только то, что он скоро погибнет.
– Зашибись. "Вы такой смелый, господин капитан, кстати, вы скоро умрете". Так, что ли?
– Нет. Я сказала, что у моего мужа – приступы ясновидения и он, в смысле ты, видел его смерть.
Руслан подумал. В принципе, некритично. Всегда можно повернуть в сторону злой шутки или желания Юли покрасоваться.
– Ну и зачем?
– Руслан, человек погибнет! При чем здесь "зачем"?
– Спасла, значит?
– Спасла.
– И оставила Россию без парашютов.
– В смысле?
– Когда капитан погиб, его смерть увидел Глеб Котельников, актер театра. Смерть Мациевича так его потрясла, что он изобрел ранцевый парашют. Который, между прочим, спас не одну жизнь. Так что капитана ты спасла, а тех других людей убила.
Юля взяла Руслана за руку, подтащила к зданию и прислонила к стене.
– Руслан, – очень серьезно сказала она, тем серьезным тоном, который означал, что она с трудом сдерживает слезы, – а может не надо высчитывать? Людей нужно спасать не потому, что их жизнь или смерть принесет какую-то пользу в будущем, а потому, что они – люди! Парашют – это такая вещь, которую все равно придумают, не русские, так поляки или татары. А капитан будет жить, ты понимаешь, жить! И будет известным, не только дурацкой смертью, а и своими подвигами в воздушных боях. Он прославится, может еще и в Великую отечественную не одного немца собьет…
– В шестьдесят-то лет? – попытался свести разговор к шутке Руслан, – Он их что, клюшкой будет сбивать?
– Дурак! – Юля развернулась и зашагала прочь. Остановилась у кирпичного забора. Фыркнула, развернулась и зашагала в другую сторону.
"Может быть, Юля и права. Что-то я переборщил с рациональным подходом. Забыл про мораль, и про то, что рациональность позволяет оправдать все, что угодно. С точки зрения чистой логики нельзя объяснить, почему нельзя бросить в беде утопающего. Можно придумать кучу объяснений, и что рискованно и что опасно и что одежда намокнет и что человека этого ты, в принципе, не знаешь, и, может быть, он вообще плохой и жену бьет. Можно придумать множество оправданий, серьезных, убедительных. А мораль скажет "Утопающего бросать нельзя, потому что нельзя" и бросится в воду. Глупо, наобум, но попытается спасти.
Вот тут и задумаешься, кто прав: моральная дурочка или рациональный подонок".
Глава 25
Как это здорово, когда твои жена и дочь дома и заняты делом. Ага, а не болтаются по городу с размышлениями на тему, что бы еще такое придумать, чтобы изменить историю, которая, ясен пень, плоха по определению и, значит, измениться может только в лучшую сторону.
– Привет, девчонки!
Аня, сосредоточенно рисовавшая что-то цветными карандашами в альбоме, помахала рукой, не отвлекаясь.
– Привет, муж!
Юля повернулась и Руслан не удержался от улыбки:
– Привет, моя бледнолицая скво.
– С каких это пор я стала индианкой? – Юля провела ладонью по щеке, добавив к двум чернильным полосам на щеке третью.
– С тех самых пор, как разрисовалась, как Чингачгук на тропе войны.
– Ох, елки… – Юля, глядя в карманное зеркальце, начала оттираться. Чернила держались стойко, как спартанцы Леонида.
– Чем занята? – Руслан взглянул на исписанные – и местами покрытые кляксами – листы бумаги.
– Как это… тьфу… как это чем? Чем договорились.
Руслан вздохнул.
Три дня назад, сразу после того, как выяснилось, что капитан Мациевич, если и помрет, то не так и не там, как должен был, Руслан понял, что Юле нужно придумать занятие, полностью занимающее ее свободное время и, по возможности, отвлекающее от идеи выиграть Первую Мировую в одиночку.