Дживс и свадебные колокола

Что касается коварных неторопливых мячей на подаче Дживса, – достать их битой просто выше человеческих возможностей. Даже Вуди, когда пришел его черед отбивать, относился к ним уважительно, не расслаблялся и старался прихлопнуть мячик в момент отскока.

Дживс уверил нас, что ему вряд ли представится случай выйти на поле, поскольку сэр Генри поместил его в список ближе к концу. Как только Вуди решил, что достаточно размялся, мы закончили тренировку и отправились к дому – туда, где двоих счастливцев ждала освежающая ванна и прохладительные напитки в ожидании обеда, а Бертраму наверняка был уготован изнуряющий труд.

Глава 7

Первый участник прибыл вскоре после того, как церковные часы пробили полдень. Это был Эсмонд Хаддок. С нашей прошлой встречи он не стал меньше напоминать греческого бога. За один только его благородный облик нашей команде полагалось бы двадцать очков, еще прежде чем он близко подойдет к мячу.

Когда Эсмонд подъехал, Бикнелл стоял на страже у входа. Преданный дворецкий двинулся было вперед, но я проскочил вперед и, открывая дверцу машины, успел шепотом предупредить Эсмонда о перемене своего положения в обществе.

– А, ну что ж, когда мы с тобой, Берти, познакомились, ты притворялся Гасси Финк-Ноттлом, – заметил он. – Так что сейчас еще ничего, не так страшно.

Бикнелл проводил Эсмонда в длинный зал. Свободный от теток и пожилых дам, стоял Эсмонд у камина во фланелевой куртке безумной расцветки, прихлебывая джин с ароматными травами, и рассказывал сэру Генри и лорду Этрингему о разных интересных происшествиях на охоте в Гемпшире. Сэр Генри, весь сияя, глаз не сводил с Аполлона Андоверского.

Не успел я порадоваться удачному началу, когда меня отвлекли такие звуки, словно в прихожую ворвалась свора охотничьих псов.

Возможно ли, чтобы подобный шум производила одна маленькая собачка? Возможно, если эта собачка – скотч-терьер по прозвищу Бартоломью. А тогда и Стефани Пинкер, урожденная Бинг, должна быть где-то неподалеку. Пока я добежал до входной двери, песик успел подняться до середины парадной лестницы. Стиффи отставала от него на три ступеньки, причем разрыв быстро увеличивался.

– Иди сюда, непослушный мальчик! – вопила Стиффи.

Пинкер, в полотняной куртке поверх одеяния священника, стоял внизу и нерешительно махал руками.

– Привет, Растяпа! – сказал я вполголоса. – Помни, ты меня не знаешь! Здесь я камердинер Дживса. А Дживс – лорд Этрингем. Это долгая история. И кажется, я ясно сказал: без собаки!

– Стиффи ни за что не хотела пропустить крикет. Она говорит, Бартоломью все любят. Я пробовал ее урезонить, но ты же знаешь, какая она.

Тут Стиффи спустилась к нам, прижимая к груди отчаянно тявкающего Бартоломью.

– Привет, Берти! – Она чмокнула меня в щеку.

– Не называй меня так!

– Да я же всегда тебя так называю. Это твое имя, балда!

– Растяпа тебе не объяснил?

– Что объяснил?

Я рассказал.

– С ума сойти, какая прелесть! – умилилась она. – Уилберфорс, будьте так добры, принесите мне чего-нибудь прохладительного, и побыстрее!

Преподобный Пинкер скорчил гримасу, и я тоже, но пришлось выполнять. Не знаю, что Бикнелл подмешал в джин – к моему приходу громкость разговора повысилась с mezzo forte до forte[35], если пользоваться музыкальной терминологией. В этот самый миг леди Хаквуд и леди Джудит Паксли решили присоединиться к обществу.

На Эсмонда их появление подействовало как те внезапные декабрьские похолодания в Нью-Йорке, когда ты только что шел себе по улице, насвистывая «Милый Денни», и вдруг понимаешь, что, если сию минуту не вскочишь в такси, отморозишь руки-ноги. Лицо несчастного перекосило от ужаса – ведь именно спасаясь от такого рода стихийных бедствий он проехал сегодня через пол-Англии.

Разговор не клеился, пока не пришли Джорджиана и Амелия. Девушки героически решили забыть о своих страданиях и откопали в шкафу летние платьица с самым что ни на есть свежим и цветочным рисунком; обе возникли в комнате, шурша подолами, рассыпая улыбки направо и налево. Школа для благородных девиц могла бы ими гордиться.

Высшая знать отправилась в столовую, где были заранее сервированы различные закуски, а трудовой народ в моем лице поплелся на кухню и с восторгом увидел там целую четверть пирога, испеченного миссис Педжетт, телячий язык и бутылку пива.

Подкрепившись, я отправился на крикетное ристалище – не скажу, что в безоблачном настроении, однако тучки сместились куда-то к горизонту, и солнце озарило просторы Дорсета. Даже Т. Харди вынужден был бы признать, что все могло быть намного хуже.

В деревне для спортсменов отвели павильон с соломенной крышей, балкончиком на втором этаже и низеньким заборчиком из штакетника вокруг. В раздевалке хозяев поля к двери был пришпилен список игроков в порядке выхода на площадку: