Дживс, вы — гений! Ваша взяла, Дживс!

Я не мог с ней не согласиться. Действительно, вот так, с ходу, не вдаваясь в тонкости, я подумал, что в глазах строгого ревнителя морали нанесение оскорбления фамильной чести, бесспорно, имело место, однако серьезно углубиться в тему было недосуг, потому что в дверь заколотили с удвоенным напором.

– Ладно, – сказал я, – не важно, где твой папаша родился, пропади он пропадом, все равно мне надо идти и объясняться с ним, не то дверь в щепы разнесет.

– Постарайся не подходить к нему близко.

– Постараюсь.

– В молодости он был чемпионом по вольной борьбе.

– Не желаю больше ничего слышать про твоего папашу.

– Я просто хотела сказать, чтобы ты не попался ему в лапы. Где мне спрятаться?

– Нигде.

– Почему?

– Потому что не знаю, – сухо отозвался я. – В этих деревенских коттеджах почему-то нет ни тайников, ни подземных ходов. Когда услышишь, что я открыл дверь, перестань дышать.

– Хочешь, чтобы я задохнулась?

Это она отлично придумала – задохнуться, хотя, разумеется, ни один представитель славного рода Вустеров вслух такую мысль не выскажет. Удержавшись от ответа, я побежал вниз и распахнул парадную дверь. Ну, не то чтобы распахнул, а так, приоткрыл немножко, да еще с цепочки не снял.

– В чем дело? – спросил я.

И какое невыразимое облегчение я испытал в следующий миг, услышав:

– Прохлаждаться изволите, молодой человек? Вы что, оглохли? Почему не открываете?

Голос, который произнес эти слова, никак нельзя было назвать приятным, он был хрипловатый, даже грубый. Если бы он принадлежал мне, я бы серьезно задумался, не вырезать ли аденоиды в носу. Но у голоса было одно великое и неоспоримое достоинство, за которое я простил ему все недостатки: он не принадлежал Дж. Уошберну Стоукеру.

– Прошу прощения, – ответил я. – Задумался, знаете ли. Вроде как даже мечтал.

Голос снова заговорил, только теперь он звучал куда более учтиво:

– Пожалуйста, извините меня, сэр. Я принял вас за вашего слугу Бринкли.

– Бринкли отсутствует, – объяснил я, а сам подумал: вот скотина, пусть только вернется, он мне ответит за ночные визиты своих дружков. – А вы кто?

– Сержант Ваулз, сэр.

Я открыл дверь пошире. На дворе было довольно темно, но я без труда узнал стража Закона. Своими пропорциями сержант Ваулз напоминал Альберт-Холл: почти правильный шар в середине и что-то незначительное сверху. Мне всегда казалось, что природа задумала сотворить двух сержантов полиции, но почему-то забыла их разделить.

– А, сержант! – отозвался я. Эдак весело, беззаботно, пусть думает: ничто не отягощает черепушку Бертрама, разве что шевелюра. – Чем могу быть полезен, сержант?

Глаза понемногу привыкли к темноте, и я различил на обочине несколько небезынтересных объектов. Главным из них был еще один полицейский, но уже длинный и тощий.

– Это мой племянник, сэр. Констебль Добсон.

Мне, знаете ли, было не до братания с жителями деревни, этот сержант, уж если он непременно захотел представить мне всю свою семью и начать дружить домами, мог бы выбрать другое время, но я все же вежливо наклонил голову в сторону констебля и дружелюбно бросил: «Привет, Добсон». Кажется, если я ничего не перепутал, даже что-то сказал по поводу прекрасной ночи.

Однако выяснилось, что пришли они не для приятной беседы, какую в прежние времена вели в салонах.

– Вам известно, сэр, что одно из окон вашей резиденции разбито? Это обнаружил мой племянник и счел необходимым разбудить меня, чтобы я провел расследование. Окно на первом этаже, сэр, выходит во двор, стекло в одной створке целиком отсутствует.

Я про себя усмехнулся.

– Ах, окно. Это его Бринкли днем разбил, такой нескладный малый.

– Так вы знали об этом, сэр?

– Знал, конечно. Еще бы не знать. Так что не волнуйтесь, сержант.

– Вам, конечно, виднее, сэр, стоит или не стоит по этому поводу волноваться, но, на мой взгляд, есть опасность, что в дом могут проникнуть грабители.

Тут в разговор вмешался констебль, который до сей минуты молчал как истукан.

– Грабитель уже влез в дом, дядя Тед, я его видел.

– Как? Почему же ты мне раньше не сказал, дурья башка? И не называй меня «дядя Тед», когда мы при исполнении.

– Ладно, дядя Тед, не буду.

– Позвольте нам обыскать дом, сэр, – сказал сержант Ваулз.

Но я немедленно наложил на это поползновение свое президентское вето.

– Ни в коем случае, сержант, – отрезал я. – Совершенно исключено.

– Но так будет гораздо разумнее, сэр.

– Весьма сожалею, но никакого обыска.

Он расстроился и обиделся.

– Конечно, сэр, как вам будет угодно, однако вы оказываете противодействие законным действиям полиции, именно так это называется. Сейчас все кому не лень противодействуют законным действиям полиции. Вчера в «Мейл» была статья. Может, читали?

– Нет.