Джо Р. Лансдейл. Повести и рассказы.

В центре, в морге, ему из-за стойки приветственно помахал ночной дежурный. На Боуэне был белый халат в красных разводах, похожих на кровь, но не кровь. Перед ним в коричневой бумаге лежал недоеденный сэндвич с котлетой и кетчупом. В руках он держал журнал про вестерны. При виде Коутса отложил его на стол, продемонстрировал зубы.

— Эй, Коутс, в ночную работаешь? Без формы? До детектива, что ли, дослужился?

— И не близко, — ответил Коутс, задвигая шляпу на затылок. — Я не на работе. Как чтиво?

— Ковбои побеждают. Что, больше заняться нечем, кроме как приходить в такую рань и глазеть на мясо?

— Женщина во льду.

Боуэн кивнул.

— Да. Чертовщина какая-то.

— Ее нашел пацан. Потом, позвал меня, — сказал Коутс и в общих чертах обрисовал ситуацию.

— Как она там оказалась? — сказал Боуэн. — И на черта?

— Если б знал, — ответил Коутс, — был бы детективом. Покажешь тело?

Боуэн выбрался из-за стола и Котус последовал за ним. Они прошли через очередные двойные двери и оказались в комнате с большими ящиками в стене. Пахло дезинфектантом. Боуэн остановился у ящика с номером 28 и выдвинул тело.

— Нам еще с одним мужиком пришлось выдалбливать ее ледорубами. Можно было бы оставить ее на тротуаре, и она бы сама оттаяла. Да хоть в задней комнате со сливом. Но нет, вызвали нас срочно доставать. Всю руку себе отбил, до сих пор болит.

— Не оправдывайся, — сказал Коутс. — Рука у тебя болит от совсем другого дела.

— Очень смешно, — ответил Боуэн и погладил голову под простыней.

Простыня была влажная. Там, где она прижималась к голове, груди, лобку и ногам, были темные пятна.

Боуэн стянул простыню, сказал:

— Первый раз такую красоту вижу, и, естественно, она мертва. Везет же мне.

Коутс посмотрел на ее лицо, такое безмятежное.

— Покажи дальше, — сказал он.

Боуэн стянул простыню ниже коленей. Коутс вгляделся в родимое пятно. Собачья лапка. Когда он увидел ее впервые, она что-то напомнила, но тогда он еще не разобрался. А теперь был уверен.

— Как будто щенок грязной лапой наступил, — заметил Боуэн.

— Уже опознали? — спросил Коутс.

— Пока нет.

— Тогда могу помочь. Ее зовут Мегдалин Джексон, если только она не вышла замуж и не сменила фамилию. Возраст — где-то двадцать четыре.

— Ты ее знал?

— Еще в детстве, более-мене, — сказал Коутс. — Скорее, знал я ее старшую сестру. Родимое пятно, где я его видел, — вспомнил, только когда вернулся домой. У ее сестры было такое же — куда меньше, но похожее, повыше. Я не сразу понял, потому что это явно не старшая, Эли. Слишком молодая. Но потом вспомнил про младшую, и что ей теперь должно быть как раз около двадцати четырех. В то время она была всего лишь мелкой соплюшкой, но логично, что она унаследовала такое же пятно, что у Эли.

— Говорят, копа ноги кормят, и в этом случае буквально.

— Этот лед, — спросил Коутс, — уже видел что-нибудь похожее?

— Не-а. Так-то мы уже находили в подворотнях пару девочек. Но не в глыбах льда.

— Понятно, — сказал Коутс. — Ну, я все.

Боуэн натянул простыню, спросил:

— Ладно, я могу сообщить, кто она, раз ты опознал?

Коутс изучил ее бледное, гладкое лицо.

— Конечно. Уже знаете, как она умерла?

— Ран на ней не нашли, так что придется порезать.

— Расскажешь, что узнаешь?

— Конечно, — ответил Боуэн. — Но тогда пять долларов, которые я тебе торчу с покера…

— Можешь про них забыть.

Коутс заехал в круглосуточную забегаловку и, пока солнце только заползало на небо, съел завтрак с кофе. Купил там же газету со стойки, сел в кабинке, читал и пил еще кофе, пока не стало совсем светло; к этому времени он выпил столько, что, казалось, волосы уже ползают по затылку. Он поехал домой к Эли.

В последний раз, когда он видел Эли, она жила в дорогом районе города на тихой улочке, в высоком доме со множеством деревьев на лужайке. Дом стоял на том же месте, как и деревья, хотя в это утро они казались уставшими, потемневшими от ветров “Санта-Ана”.

Коутс припарковался на обочине и прогулялся до дома. Воздух казался плотным, хоть на хлеб мажь. Коутс бросил взгляд на карманные часы. Было еще довольно рано, но он все равно налег на дверной звонок. Через какое-то время к двери, не торопясь, подошел здоровяк в тесном жакете. Выглядел он так, будто может завязать кочергу в узел, сожрать и тут же высрать.

Коутс залез в карман брюк, показал значок патрульного. Здоровяк взглянул на него так, будто он показал какую-то тухлятину, ушел, и спустя время, за которое хромая мышь могла бы отгрохать гнездо размером с Тадж Махал, вернулся.

Коутс не успел войти со шляпой в руках в дом и на метр, когда здоровяк произнес:

— Подождите здесь.

— Ладно, — ответил Коутс.

— Здесь, и больше никуда ни шагу.

— Мне и не надо.

Здоровяк кивнул, ушел и снова началось ожидание. Хромая мышь, наверное, была близка к завершению нового амбициозного проекта, когда наконец появилась Эли. На ней была белая шелковая пижама, а светлые волосы напоминали взбитый мед. На ногах — домашние тапочки. На миг она казалось такой красавицей, что Коутс чуть не расплакался.

— Черт подери, — сказала она и улыбнулась. — Ты.

— Да, — ответил Коутс. — Я.