— Знаешь, в чём проблема? — сказал Дик. — Проблема в том, что мы, пиздец, какие милые. Вот, не гоню, сержант. Так они мне и сказали. Их собственные унтеры лупили и пинали их, стоило им только накосячить. Мы ничем подобным не занимаемся, вот для них это и выглядит, будто нам на всё похер. По их мнению, мы лишь изображаем активность. Вот и они считают, что им следует заниматься тем же самым.
— Ебать-колотить. — Майк закурил сигарету.
Он представлял много проблем, но такой среди них не было.
— Знаешь, на кого они похожи? Они похожи на бабищу, которая счастлива от того, что её мужик её колотит, ведь так он показывает, что любит её. Он заботится о ней, когда лупит.
Сиракава кивнул.
— Примерно, так и есть. И, что нам делать? Наши медноголовые отправят нас под трибунал — да бля, нас просто распнут, если мы станем обращаться с ними так, как с ними обращались их
— Поговорю об этом с капитаном Армстронгом, послушаем, что он думает, — сказал Майк. — Пока же, скажи им, что не в наших традициях выбивать говно из тех, кто этого не заслужил. Скажи, что, беря пленных, мы не становимся мягче. Напомни им, что это мы победили в войне, блин, а не они, так, что наши методы тоже работают.
— Попытаюсь.
Сиракава произнёс речь перед ротой японцев. Майк разобрал, наверное, одно слово из десяти; сам он с таким делом никогда не справился бы. Конституционные гвардейцы слушали внимательно. Они поклонились капралу, а затем, ещё ниже — Майку. После этого ходить строем они начали лучше, но ненамного.
Когда Майк доложил Кэлвину Армстронгу, молодой офицер кивнул.
— До меня доходили похожие доклады, — хмурясь, произнёс он. — Что с ними делать, я не знаю. Если мы начнём обращаться с япошками так же, как с ними обращались в старой армии, разве мы не станем такими же плохими, как они?
— Если мы не начнём обращаться с ними подобным образом, будет ли новая армия…
— Конституционная гвардия.
— Конституционная гвардия. Верно. Виноват. Будет ли эта сраная Конституционная гвардия стоить той бумаги, на которой она написана? Задача в том, чтобы быть с ними милыми, или сделать так, чтобы они были способны воевать?
— Я не могу приказать вам их вздрючить. Моё собственное командование обрушится на меня, чисто тонна кирпичей, — невесело произнёс Армстронг.
— Так точно, сэр. Я понимаю, — сказал Майк. — Но, я вам вот, что скажу.
— Что же?
— Те жалкие ублюдки в северояпонской армии никогда не переживают о том, что русские говорят, что им делать слишком, блядь, мягко.
Армстронг рассмеялся так, что Майку показалось, будто он услышал самый веселый смех в своей жизни.
— Чёрт, это точно, — сказал он. — В Красной Армии царят отношения в стиле "человек человеку — волк", точно так же, как и среди япошек.
— Возможно, даже хуже, — произнёс Майк. — За плечами их офицеров постоянно маячат козлы из НКВД.
— Ага. — Армстронг кивнул. — Разве не было бы веселее, если бы за нашими парнями присматривали гбровцы?
— Никогда об этом не задумывался, сэр, — ответил на это Майк.
Ему нравился Кэлвин Армстронг. Он уважал его. Но он не доверял ему настолько, чтобы говорить нехорошие вещи о ГБР там, где его мог бы услышать молодой офицер. Ему не хотелось снова очутиться в трудовом лагере, если Армстронг на него доложит. Нет, гбровцы не внедряли в подразделения армии США своих офицеров по политработе, по крайней мере, пока. Это не означало, что у них не было влияния на армию. О, нет. Совсем не означало.
Эсфири позвонили из начальной школы, куда ходили Сара и Пэт. Ей пришлось отпроситься и привезти Пэта домой. Тот во время обеденного перерыва ввязался в неприятности на игровой площадке. Эсфирь рассказала всё Чарли по телефону, но ему хотелось услышать версию самого преступника. Не каждый детсадовец мог провернуть подобный трюк.
— Что случилось, малой? — спросил Чарли, когда вернулся из Белого Дома.
— Ничего особенного. — Его сын, казалось, совсем не расстроился, что ввязался в бучу.
— Ничего? Я слыхал, ты подрался.
— Ага, тип' того. — Пэт пожал плечами. Нет, он совсем не расстроился.
— И как?
Снова движение плечами.
— Я был в этой рубашке… — Это была багровая хлопчатая рубашка, самое то для вашингтонской весны. — И Мелвин спросил: "Являетесь ли вы сейчас, или являлись когда-нибудь "красным"?
— И?
— И я сунул ему прям в сопелку, — не без гордости произнёс Пэт. — Все знают, что "красный" — это обзывательство. Но у него кровь пошла из носа и он начал орать. Наверное, поэтому меня и отправили домой.
— "Все знают, что "красный" — это обзывательство", — эхом повторила Эсфирь.
— Ну, да, когда пяти- и шестилетки обзываются такими словами, значит, дело зашло довольно далеко, — Чарли вновь обратился к Пэту: — С этого дня никогда никого не бей, пока тебя не ударят первыми, лады?
— Лады, — без особого энтузиазма ответил Пэт.
— Обещаешь?