Джокер

Сначала вернулись запахи. Тонкий, едва заметный аромат роз наслаивался на неистребимую госпитальную дезинфекцию, озон и какие-то лекарства. Вслед за запахами пришли звуки: что-то мерно гудело, щелкало и тихонько, на грани слуха, попискивало. Осязание говорило, что она лежит на довольно жесткой, но при этом вполне уютной кровати. Больно, как ни странно, не было, совсем. Только неудобно. В рот и дальше в горло была вставлена какая-то трубка, так что о вкусе говорить не приходилось. Ладно, с четырьмя чувствами разобрались, осталось только зрение. Надо открывать глаза. Мэри шевельнула веками и тут же опустила их снова, ослепнув от яркого света. Рядом с ней кто-то чем-то зашелестел, щелкнул переключатель, и молодой мужской голос произнес, почему-то на унике:

— Доктор, требуется ваше присутствие. Майор приходит в себя.

Она снова попробовала приподнять ресницы. На этот раз дело пошло лучше: то ли свет приглушили, то ли глаза за время первой попытки успели немного привыкнуть. Откуда-то слева раздался характерный шорох открывающейся двери. Зрение постепенно прояснялось, и скосившая глаза Мэри узнала в вошедшем старого дока Тернера. Из-за его плеча выглядывал Тищенко, сосредоточенный, но спокойный.

— С возвращением, мисс Мэри, — улыбнулся Тернер, подходя к кровати и внимательно разглядывая показания приборов. — Ого, да вы у нас молодец, не так ли, коллега?

Бельтайнский врач говорил на унике с заметным акцентом, но проблем с пониманием у Тищенко не возникало.

— Полностью согласен с вами, доктор Тернер. Мисс Гамильтон, вы подключены к системе искусственной вентиляции легких. Сейчас мы вынем трубку и вы попробуете дышать самостоятельно. Вы меня понимаете?

Мэри качнула веками.

— Прекрасно. Будет немного неприятно, придется чуть-чуть потерпеть.

Если бы Мэри могла, она бы усмехнулась. Но проклятая трубка уж никак не способствовала богатству мимики, а сама процедура ее извлечения совершенно не располагала к усмешкам. Наконец экзекуция завершилась и, не успела девушка сформулировать просьбу, Тищенко поднес к ее губам трубочку, другой конец которой уходил в пластиковую флягу. Несколько глотков кисловатой жидкости спустя жизнь стала вполне приемлемой. Дышать получалось, хоть и с некоторым трудом. Справа в груди не то чтобы болело, просто создавалось впечатление, что вместо легкого туда вложили кусок вейвита, причем не особенно подходящий по форме и размеру.

— Вам не следует много говорить, мисс Мэри, — участливо сказал Тищенко. — Да вы и не сможете пока говорить много. Давайте я буду задавать вопросы, а вы будете моргать один раз, если «да», и два раза — если «нет». Договорились?

Мэри моргнула.

— Очень хорошо. У вас что-нибудь болит? Нет. Это радует. Вы помните, что произошло? Отлично. Разрешаю вам сказать одно слово.

— Судья?.. — просипела Мэри, с трудом удерживаясь от кашля.

— Судья Маккормик жив и здоров. Немного ушибся, когда вы сбили его с ног, и проклинает за это господина Монро. Обещал молиться о вашем здравии — как ни крути, вы спасли ему жизнь, такая рана, как у вас, в его возрасте однозначно была бы смертельной.

Мэри попыталась улыбнуться, и молодой медтехник в русской форме тут же смазал ей губы чем-то жирным.

— Почему?.. — показала она глазами на парня.

— Почему рядом с вами мой человек? Так безопаснее. После истории с попыткой убийства Саммерса и особенно после вашего ранения полковник Морган не очень уверен в местном персонале, а для детальной проверки не было времени. Здесь, в госпитале, вас охраняют наши десантники. Кстати, не позволяйте Одинцову поить вас самогоном, потерпите хотя бы с недельку.

Теперь улыбка на лице бельтайнки стала шире, глаза заискрились сдерживаемым смехом.

— Анасте… зия… — выдавила она.

Тищенко удрученно покачал головой, но Мэри видела, что он готов расхохотаться и не делает этого только потому, что боится — его смех окажется заразительным, а смеяться ей пока не рекомендуется.

— Да, Федор передал мне ваше мнение по поводу необходимости комплектации корабельных аптечек его пойлом. Что-нибудь еще?

— Розы?..

— Весь этаж завален цветами, вам еще представится возможность в этом убедиться. Именно эти, — Тищенко шагнул куда-то в сторону и вернулся, держа в руках тяжелую вазу с огромным букетом, — принесла некая миссис Финн. Она сказала, что ее сын был на «Сент-Патрике».

— Да… Я… ей… чуть… руку… не… слома… ла… в… порту… У… нее… была… исте… рика…

— Так, все, — забеспокоился русский врач. — Вам нельзя больше говорить, мисс Мэри. Хотите еще попить?

Мэри отпила несколько глотков и благодарно улыбнулась.

— А теперь вам следует поспать. Разрешаю вам, прежде чем заснете, посмотреть влево, — Тищенко шагнул к приборам.

Девушка слегка повернула голову. За прозрачной дверью стоял Корсаков, осунувшийся, бледный, и к тому же — вот это да! — небритый. Он поднял руку в приветствии, Мэри попыталась улыбнуться, но тут ее веки налились свинцом и она заснула.