Джокер, или Заглавие в конце

— Я имею в виду: пойти другим путем. — Надо было хоть как-то кончать невнятицу. Опять это: не могу объяснить, слишком сложно, вам не понять. — Не только вам известно такое состояние. Сидишь, долбишь в одну точку — мысль не сдвигается. Отвлечешься, думаешь о другом — вдруг решение неизвестно откуда приходит, иной раз даже совсем не о том, сам себе удивляешься. Ай да гений, да? Вы ведь про это?

— Ну да, вообще и про это, — моей иронии он не уловил. — Неуверенность системы, промежуточный хаос, джокер сам не выскакивает. Меня одна знакомая подкалывала: смоделируй, говорит, для своей Кассандры гениальность, Нобелевская премия как минимум обеспечена…

А, вот оно как! Стоило ли гадать, кто была эта знакомая? Только что попрощались. Нобелевская как минимум, меньше женщину не устраивает. Только с такими, как этот мальчик, надо бы поосторожнее, может принять всерьез.

— И что, — поинтересовался я, — попробовали?

— Я же говорю, уже хотел принести другую работу, как раз об этом. Не получилось.

— Компьютер забастовал? — я уже не знал, как с ним разговаривать.

— Если бы только он. — Тольц насмешку опять не уловил, усмехнулся угрюмо. — Несовместимость систем… только кажется, что просто в компьютере. Есть уровень, на котором все со всем связано. Неуверенность системы — и неуверенность в мозгах, в отношениях, во всем. — Он говорил с какой-то мрачной рассеянностью, глядя не на меня, как будто думал одновременно о другом. — Мы, например, воображаем, будто можем понять другого человека. А женщина — это не просто другой человек, там другая система. Для нее нужна другая логика, даже не логика, не знаю, что. Думаешь: что за глупость, как можно не видеть, не понимать очевидного? Нет, тут вовсе не глупость, тут другой ум. Глупость считать другой ум понятным…

Он замолчал, продолжая глядеть вниз и в сторону, скулы двигаться перестали. Ах вот оно что, — я сдержал улыбку. Любовные страдания. Неоцененный, отвергнутый умник, хочет себе объяснить, за что его так. В терминах информатики. А его локтем в живот, по-настоящему. Есть от чего сбиться мыслям. Переживает, пережевывает. Остатки воспоминаний. Системы, видите ли, не хотят совместиться. Ладно, с зачетом явно не стоило больше стараться, надо было рыжего хоть как-то утешить.

— Не берусь судить о вашей науке, — сказал я, — но о чем-то близком я пробовал вам рассказать на занятиях. То, о чем вы говорите, у поэтов называется, может быть, вдохновением — дано ли нам понять, почему, по каким законам оно появляется, почему исчезает? Мы, филологи, пытаемся объяснять, что хотел сказать гений, сам он об этом скорей всего мог не подозревать. Поэзия — не наука, но подлинно художественный текст можно считать частным случаем сложной, как у вас говорят, системы, разве не так? Может, всем нам дано в какие-то минуты быть гениальными. Почувствовать, понять загадку, еще не разгадав… — Мне вспомнились подвернувшиеся время назад стихи. — Наверное, можно загрузить в вашу Кассандру такие строки, не простенькую мелодию. Но можно ли запрограммировать что-то большее, не столько мысль, сколько чувство? Скорей даже предчувствие. Понять, еще не разгадав. Рыба, вытащенная на воздух, уже не живая. В художественном тексте неизбежно появляется что-то неожиданное для самого автора. Вы можете называть это джокером, как хотите. Подлинная поэзия начинается там, где вспыхивает непредсказуемое. Как непредсказуема бывает любовь…

Я вовремя остановился — почувствовал, что недопустимо увлекся. Тольц смотрел на меня, чуть приоткрыв рот, — слушатель, поощряющий продолжать. Тоже классическая студенческая уловка: терпеливо, внимательно ждать, пока преподаватель сам за тебя все выложит.

— Это идея? — произнес то ли полувопросительно, то ли удивленно. — Ай да гений… а? — Я опять насторожился: не насмешка ли тут в мой адрес? — Извините, — он все же опомнился, — я не то говорю… Я сейчас в таком состоянии… совсем не спал… Спасибо… да. — Он опять словно отключился — был где-то не здесь.

— Подумайте на досуге. — Мне следовало уже расслабиться, опять не уследил за собой. А парень, похоже, и впрямь недоспал, сплошная невнятица. Можно понять. Бедный несчастный влюбленный. На воротнике рубашки угасало свежее кофейное пятно.

Я подвинул к себе его зачетку, раскрыл. Там уже стояло одно «отлично». По какому предмету? Не важно. Неглупый, что говорить. Хотя слишком уж дерганый. Если не хуже. Не стоило мучить беднягу — да и себя самого. Списал, не списал, кто у кого, какая в конце концов разница?

— Между прочим, вы испачкали воротник кофе, — заметил, заново доставая из кармана ручку, убрал раньше времени. — Вообще такие вещи в обществе не принято замечать, но по праву, так сказать, возраста. — Годитесь мне едва ли не во внуки, чуть не уточнил добродушно. — Все культурные ценности условны, в этом вы правы, но жизнь держится на договоренностях, если угодно, форме. Иначе она совсем бы размазалась. Не стоит думать, что другим это совсем безразлично. Особенно женщинам, имейте в виду. Придете домой, смените рубашку.