Джокер старого сыскаря

Собака действительно вскоре примолкла, и успокоившиеся грабители через несколько минут добрались до молельни, стоявшей на отшибе среди старых деревьев. Шедший вслед на Кнутом Валет с облегчением перевёл дыхание и вытер лицо концом длинного шарфа. Каждый чувствовал нарастающее волнение, но ничем не выдавал его.

Дверь оказалась открытой.

– Странно, – снова с удивлением проговорил Глорин, – обычно они навешивают какой-то фельдипёрстный[25] замок, каких сейчас и в природе-то не существует. А здесь на тебе – оставили открытой, как специально для нас…

– Чем же ты недоволен? – тихо проговорила Катя и первой взялась за кованую скобу, служившую дверной ручкой. – Давайте, мальчики, без лишних разговоров за работу. Валя, где твоё светило?

Взяв из рук Валета небольшой фонарь, она решительно вошла в молельню. Следом за ней в кромешную тьму, ещё не остывшую от недавнего пребывания людей, окунулись её спутники. Вспыхнул яркий свет фонаря, его луч заметался по просторной безоконной избе. Вся стена прямо перед ними была увешана иконами. Лапушку и Валета, знающих в этом толк, шокировало обилие бесценного «товара». Они не сомневались, что в староверческой молельне могут быть очень старые и редкие иконы, но такое…

У Кати разбежались глаза. Высвечивая то один, то другой образ, она всё больше убеждалась, что перед ней целая коллекция знаменитой невьянской[26] иконы. О таком можно было только мечтать! Строгое письмо по старинным русским канонам перемежалось с вполне реалистичными пейзажами в барочных золотых виньетках, на фоне которых ярко, несмотря на древность икон, выделялись святые в богатых одеждах. А сколько здесь было известного всему миру каслинского медного литья! Кресты, складни, иконы… Особь красовалась живописно изукрашенная доска с врезанным в неё литым киотным крестом. Рядом поражал изяществом так называемый полный крест или, по-другому, патриаршее Распятие. Чуть в стороне луч фонаря заставил вспыхнуть начищенное серебро и самоцветы на редкость большого, изумительно красивого напрестольного креста.

– Да уж, ничего не скажешь, – выдавил пересохшим горлом Валет. – То-то старики меня сюда не пускали.

– Такую лепоту – и грабить! Эх, безлюдни[27]. – Кнут зло зыркнул в сторону Кати и отвернулся.

– Всё! Заткнулись и работаем! – Лапушка будто очнулась от сказочного сна и схватила с престола драгоценный крест. – Ты, Кнут, бери то, что я буду высвечивать, а ты, Валет, держи сумку и помогай.

Одурманенные свалившимся на них богатством, грабители не заметили, как в проёме двери, оставшейся открытой, появились два старика в длиннополых тулупах. Сдёрнув с голов шапки, они стояли, боясь пошевелиться, совершенно не понимая, что происходит в святом для них месте. Потом один, ростом повыше, толкнул локтем другого и, не отводя взгляд от мечущегося в темноте фонаря, тихо спросил:

– Панкрат, не бесья ли налетелись к нам?

– Чаво баишь[28], Архипушка? Дверь запамятовал запереть? Запри топерь, да айда отсель! – Глуховатый и плохо видящий дед Панкрат без опаски говорил со скитским попом, не подозревая, что перед ними самые обыкновенные живые люди, грабящие молельню.

Голос Панкрата, хотя и слабый, оказался достаточно громок, чтобы привлечь внимание Кати Лапушки и её подельников. Яркий луч света, ударивший по глазам стариков, снова вверг их в оцепенение. Но лишь на миг. Взмахнув руками и дико закричав, они одновременно бросились в дверь, едва не застряв ней. Выскочив на улицу, старики не устояли на ногах. Барахтаясь в снегу, взбиваемом пургой в плотные сугробы, и что-то выкрикивая в ночь, они ползли в разные стороны, то и дело пытаясь подняться, но снова бессильно падали и ползли дальше.

Красное пятно метнулось к двери вслед за стариками…

Вернувшись в молельню, Катя с фонарём в одной руке и серебряным крестом в другой отчеканила будто молотом по железу:

– Кнут! Валет! Уходим! Быстро!

Высветив Глорина с уже наполненной иконами сумкой, она швырнула сверху крест. Мельком взглянув на него, Валет понял всё.

– Ты что? Ты…

– Чего там не ладится, Валет? – Кнут вышел на свет из темноты молельни с очередной, средних размеров, иконой и наклонился к сумке.

Взяв крест за верхнюю перекладину, чтобы не мешал уложить икону, он вдруг отпрянул от сумки с перекошенным лицом. Крест с иконой глухо ударились о деревянный пол. Кнут медленно распрямился, держа перед собой руку и брезгливо перебирая четырьмя ставшими вдруг отвратительно липкими пальцами. Всем своим могучим корпусом подавшись в сторону Кати, он поднёс руку к свету.

Взревев, Кнут опустился прямо на сумку с награбленными иконами, уронил голову на грудь. Глорин с ненавистью смотрел на Лапушку и молчал.

– Шевелитесь! Я сказала, уходим!

Резкий, непривычно жёсткий голос Кати заставил Кнута через силу встать на ноги. Валет торопливо подобрал валявшиеся на полу крест с иконой, как попало сунул их в сумку и, сгоряча не почувствовав её тяжести, широкими шагами направился к почему-то вдруг ярко обозначившемуся дверному проёму.