Джокер

— Живём, милая, хлеб жуём. — Никита весело кивнул и вытащил из-за пазухи свёрток. — А это вот Олегу твоему, вовнутрь принимать. Для поправки здоровья.

— Спасибо большое. — Оксана приняла, развернула и задохнулась. — Ох и ни фига же себе!

Она держала в руках исполинский корень женьшеня — длиной в полруки, диаметром сантиметров десять и весом, должно быть, добрых пол кило. А главное — отмеченный семью причудливыми листочками. Сказочное сокровище, созревавшее в земле не одну сотню лет…[131] Уж в этом-то она разбиралась. Подарок блаженного практически не имел цены.

— И вот ещё… — Блаженный подмигнул и вытащил из-за пазухи бутылку водки «Кристалл». —Его любимая. Корень настрогаешь, в водочку забросишь и пару дён дашь настояться. Замечательная штуковина, я тебе доложу… Сатрап этот китайский, как бишь его, — Никита задумался, вздохнул, почесал под картузом, — а-а, Цинь Хуан, он её вёдрами пил. Зато и стену построил, да и по женской части… хм…[132] В общем, шинкуй давай, не пожалеешь.

— Господи, Никита, — опомнилась Варенцова. — Это же… Это же стоит как половина Пещёрки! Или как вся!

На самом деле она не могла себе представить даже примерную сумму. Такие количества нулей укладывались в голове только у фрау Киндерманн.

— Бери, говорю, и шинкуй давай, — отмахнулся блаженный. — Нам для хорошего человека ничего не жалко. И потом, этого добра там, — он махнул рукой куда-то в сторону болот, — полным-полно, надо только места знать. Главное сейчас, чтобы Олег Петрович были живы-здоровы. И нас не забывали в доброте своей… Ну, милая, счастливо, пошёл я, дела…

Сделал ручкой, попятился в кусты и был таков. Растворился, как леший.

— Слышал, Тихон? Главное, чтобы Олег Петрович были живы-здоровы…

К Оксане постепенно возвращалось чувство юмора, она взглянула на себя как бы со стороны и чуть не расхохоталась: ну, хороша! В одной руке убиенная змеюка, в другой — бесценный женьшень. Ничего себе жизнь дезертирская?..

…А в следующий миг она во всей полноте ощутила себя полковником ФСБ, рука метнулась к несуществующему пээсэсу,[133] а в горле замер, едва не родившись, крик: «Лежать! Лицом на землю!»

Она увидела Федота Панафидина. Да, да, того самого гада Панафидина, который уже столько раз от неё уходил. Изменника, с поразительной сноровкой дурачившего компетентные органы…

Однако сейчас, похоже, они стояли на нейтральной территории, над которой реял белый флаг перемирия.

— Позвольте ручку, — раскланялся Панафидин. Оксана руку не дала, и Федот, не обидевшись, всем видом изобразил заботу. — Как там Олег Петрович, поправляется? Говорят, уже в сознании? С ним можно переговорить? Кратенько?..

Негодяй был одет с тонким вкусом. Чёрный костюм, черная шляпа, черный просторный макинтош… белый галстук за три тысячи долларов. И ещё чёрные лаковые туфли. Самое то по здешним хлябям, да после недавних дождей.

— Кратенько? — борясь с диким желанием взять Панафидина за горло, переспросила Оксана. — Не сейчас. Он спит.

«А вот бы тебя коленом в пах, на выдохе, чтобы скрючился и затих. И сразу — с концентрацией — в печень! За всё хорошее оптом…»

— Ну конечно, конечно, пускай отдыхает. — Панафидин кивнул, щёлкнул замками и достал из кейса пакет. — Это мумиё, лучшее, иранское, тройной очистки. Прошу вас давать его Олегу Петровичу трижды в день перорально, разведённым, — тут он вытащил бутылку «Хеннесси Парадайо»,[134] — вот в этом. А на словах прошу передать мои самые искренние пожелания, заверения и извинения. Как говорится, ничего личного, я просто выполнял свою работу… Зато теперь мы с Олегом Петровичем по одну, я подчёркиваю, по одну сторону баррикад.

Он учтиво приподнял чёрную шляпу, кивнул Оксане и с достоинством двинулся прочь. Доктор Киндерманн, попавшаяся навстречу, охнула, замерла, сделала книксен. Глаза цвета нержавеющих бритв светились субординацией…

«А Панафидин-то… ого-го», — сделала вывод Оксана и, нагруженная подарками, нырнула в палатку.

— Ну, как дела, симулянт? Не спишь? Тогда принимай дары. Поклонников у тебя здесь…

Краев поднял глаза. Он сидел на спальном мешке, поджав ноги, и что-то рисовал на бумажке.

— Во морковка, — восхитился он женьшенем, прищурился и ручкой почесал за левым ухом. — На вид — столько не живут, а по сути, — он почесал за правым ухом, — совсем ещё зелёная, не старше пяти лет… — Отложил корень и протянул Оксане рисунок. — Ты только посмотри, как все просто, оказывается.

На бумажке были весьма коряво обозначены ряды прямоугольников, всего пятьдесят шесть штук.

— Это Таро, — принялся объяснять Краев. — Так называемые Младшие арканы. Вроде бы фигня, ничего особенного, четыре масти, два цвета, четырнадцать ступеней… Кто-нибудь фыркнет — ментальный наркотик, азартная развлекуха…

— Ты бы поел, — сказала Оксана.