Джоконда и паяц

Артынов попросил ее выбрить брови и часть волос надо лбом, как диктовала мода начала шестнадцатого века. Алина послушалась. Мужу пришлось сказать, что брови ей сожгли при покраске, а волосы она подбрила по совету своего визажиста, чтобы отрастала густая челка. Кольцов, кажется, не поверил. Но не подал виду. После последней ссоры из-за «Венеры» он старался не обострять отношения.

Алина отошла от зеркала и устроилась в кресле в позе Моны Лизы, которую показал ей художник. Все это время Артынов стоял к ней спиной и что-то подправлял на холсте. Он работал очень быстро, в отличие от Леонардо да Винчи, потратившего на свою картину около четырех лет{По свидетельству Джорджо Вазари (1511–1574), автора биографий итальянских художников, Леонардо потратил на портрет Моны Лизы четыре года и все же оставил его неоконченным.}.

– Ты готова? – не оборачиваясь, осведомился он.

– Да… – робко выдавила Алина и внутренне сжалась.

Это был уже второй сеанс, а она не привыкла раздеваться перед Артыновым, сидеть полуголой и ощущать каждой клеточкой прикосновение его взгляда. Она физически чувствовала, как он проводит пальцами по ее коже, как скользит рукой по шее, опускается к груди и ниже, проникает под коричневую атласную юбку. При этом художник не приближался к ней ни на шаг – только смотрел.

Она ежилась от холода. Белая, не тронутая загаром кожа покрылась мурашками. Алина не могла посещать ни пляж, ни солярий: она страдала аллергией на ультрафиолет и ужасно стеснялась своей молочной белизны. Но именно эта ее нежная белизна и привлекла Артынова.

Сбрасывать всю одежду художник от нее не требовал. В этом не было нужды. Ведь Мона Лиза изображена на портрете по пояс. Но Алина все равно сидела как на иголках.

– Ты слишком скованна, – ворчал Артынов. – В тебе нет тайны, которую скрывает Джоконда. Улыбнись же, расправь плечи.

Он подошел к ней с кистью в руке, обдал запахом масляных красок и поправил пряди ее волос, будто невзначай касаясь обнаженных плеч натурщицы. Алина дернулась, как от удара током.

Артынов усмехнулся и провел кончиком кисти по ее груди, оставив на коже золотистый след.

– Представь, что ты величайшая искусительница… – прошептал он. – Демоница в прелестном обличье. Вакханка, опьяняющая своей улыбкой каждого, кто на тебя смотрит. Ты источаешь жажду страсти, прикрывая ее смирением. Ну же, давай…

Казалось, еще миг – и он приникнет к губам Алины, сожмет ее в объятиях и вместо сеанса живописи преподаст ей совсем другой урок.

– Р-разве Мона Лиза не целомудренна? – пролепетала она, вжимаясь в спинку кресла.

Артынов резко выпрямился и воскликнул:

– Третья жена торговца из Флоренции? Ты еще скажи, что она непорочна и спала порознь с мужем! Уж Леонардо точно не стал бы тратить столько времени на образчик жеманной добродетели. Искусство не целомудренно! – убежденно изрек он. – Если оно целомудренно, то это не искусство! Знаешь, кто сказал? Пабло Пикассо. Моя бывшая супруга – его преданная поклонница. А между тем Пикассо был рабом сексуального инстинкта, порой в самых жестоких, извращенных его проявлениях, и доводил своих моделей до психоза и смерти.

Алина дрожала, ей почему-то было страшно и стыдно. Как будто они с Артыновым занимались грязным делом, о котором нельзя никому рассказывать. Неужели ей придется испытать позор и унижения, пережитые натурщицами Пикассо? Но ведь взамен на разрушительную любовь мэтра они получили вечность. Это чего-то да стоит. Пусть их бессмертие существует только на холстах, однако оно – существует!

Наделенная поэтическим даром Алина не раз задумывалась о бренности человеческой жизни и выражала свои размышления в стихах. Сегодня она молода и прекрасна, а завтра? Больно сознавать, что время неумолимо уносит ее привлекательность и вскоре никто не взглянет на нее с восхищением. Ее красота исчезнет без следа. Тогда как улыбка Джоконды и сияющая юность Венеры времени не подвластны. Можно ли устоять перед соблазном удержать свою весну?

– …в маленьком кафе Пикассо познакомился с Евой Гуэль и сразу признался ей в любви, – разглагольствовал Артынов. – Вместо слов он преподнес девушке ее портрет. Вряд ли она понимала, какая наступит расплата. Творческий огонь мастера сжег бабочку! Через пару лет Ева погибла от неизлечимой болезни.

С этими словами он вернулся к мольберту и продолжил работу. Женщина на картине становилась все более похожей на флорентийку Лизу, хотя сохранила все черты Алины.

– У Джоконды была именно такая грудь, – заявил Артынов, нанося на холст порхающие мазки. – По-девичьи небольшая, округлая, с этими чудесными розовыми цветками сосков. Я ее чувствую, как чувствую тебя. Ты вся горишь и скрываешь свое пламя. Дай же ему волю!..