Джон Браун

Внезапно он услыхал звук выстрела. Еще один, еще… Сомнения быть не могло: стреляли в Ферри… Итак, значит жители решили сопротивляться!? Кук вскочил на лошадь и пригнулся в седле. На вершине холма ему повстречались двое подростков. Он сдержал лошадь, чтобы поговорить с ними. Да, в Ферри воюют. Там засели какие-то чортовы аболиционисты, но теперь пришли войска и, конечно, быстро расправятся с ними. Уже семерых загнали в канал, и там они захлебнулись.

Кук бросил поводья и слез с лошади. Игра проиграна, это ясно. Он посмотрел вниз. С высокого холма весь город был виден, как на ладони. Две реки сливались у подножья гор. Мосты, пожарное депо, подстриженный газон у железнодорожной гостиницы, блестящие рельсы, вырывающиеся из темной пасти Потомакского моста, — все это выглядело таким маленьким под ногами!

По неровным улочкам города взад и вперед сновал народ, иногда люди кучками собирались под прикрытиями. Из этих прикрытий вылетали, как изо рта курильщика, белые дымки, и эхо в горах повторяло звуки выстрелов. Кук различил кучку людей у дома на Верхней улице. Из этого дома было чрезвычайно удобно стрелять в пожарный сарай.

Несмотря на всю безнадежность положения, Кук сделал то, что он должен был сделать… Он снял винтовку и, надеясь привлечь к себе внимание людей с Верхней улицы, начал стрелять в них. Они были в полумиле, но Кук не напрасно гордился своей меткостью. Люди всполошились и, бросив обстреливать пожарный сарай, направили выстрелы в невидимого на холме врага. Раздался залп. Пуля сшибла ветку с дерева, к которому прислонился Кук. Больше ничего не оставалось делать. Кук слез в шлюз канала: здесь нашли гибель семеро его товарищей, пусть он будет восьмым…

Но судьба дала ему передышку — никто не заметил беглеца, и через несколько часов Кук постучался в дом знакомых ему фермеров-ирландцев. Ирландцы сделали вид, что не замечают мокрой одежды и спутанных волос нежданного гостя. Ему дали хлеба — он ел жадно и быстро. Будто нехотя, он спросил о событиях в Ферри. Ирландцы слыхали, что там все кончено и что в середине дня убит сам Джон Браун из Осоатоми.

Тогда Кук поднялся и сказал, что ему пора уходить. У него были дикие глаза и хриплый голос. Ирландцы его не удерживали.

Выйдя из дому, Кук побежал. Как будто земля горела у него под ногами. Он бежал и бормотал про себя: «Убит… убит!..» — без конца одно и то же слово. Так он добежал до Кеннеди-Фарм. Ферма была темна и пуста, дверь стояла распахнутая настежь, и ветер хлопал ее створками. Кук позвал. Сперва тихо, потом все громче, громче… Наконец, забыв об опасности, он начал кричать. Тогда из чащи елей, росших у дороги, вышли Оуэн, Коппок и Мэриэм.

— Все погибло, — сказал им Кук, — капитан убит.

И он упал к их ногам, словно сраженный пулей.

Но капитан не был ни убит, ни даже ранен. После переговоров с парламентерам стрельба прекратилась, и бойцы в арсенале смогли немного передохнуть. Браун ободрял их: Кук, Оуэн и по крайней мере сотня негров сейчас, вероятно, уже залегли на Мэрилендских холмах и только ожидают подходящего момента, чтобы ворваться в город.

Харперс-Ферри, тихий фермерский и плантаторский городок, преобразился. Теперь это был шумный и беспорядочный военный лагерь. Весь деть и вечер продолжали подходить все новые регулярные и добровольческие отряды. Из Винчестера прибыли три отряда милиции, из Шефердстауна и из Фредрика несколько отрядов добровольцев. Люди шли вразброд, большинство было пьяно и вооружено чем попало. Они горланили старые солдатские песни, к бойцам Брауна долетали их беспорядочные голоса.

Внезапная атака могла тотчас же обратить их в бегство, даже регулярная армия растерялась бы перед неожиданным натиском. Пользуясь этим замешательством, можно было бы прорваться через мост. Один отряд негров мог бы вполне спасти положение. Так думал капитан. Но негры не появлялись. В десятке миль от Ферри Кук и остальные, разбитые усталостью и горем, спали под мэрилендскими соснами.

С первыми лучами солнца забили барабаны. Горнист заиграл зорю. День обещал быть холодным и ясным.

Капитан встречал зарю у изголовья умирающего сына. За ночь новые морщины появились на лбу Брауна. Он страдал не за себя, — к своей судьбе он был равнодушен. Его пугала участь людей, пошедших за ним, доверивших ему свою судьбу.

Тишина в пожарном сарае прерывалась только криками, долетавшими из-за стены, да стонами Оливера. Один из заложников, бывший когда-то фельдшером, осмотрел его рану. Оливер был безнадежен. Фельдшер произнес с профессиональным спокойствием:

— К утру ему станет легче.

Ему никто не поверил. Все знали, что рассвет несет не выздоровление, а гибель.

Оливер, задыхаясь, просил отца прекратить его мучения, пристрелить его.

— Нет, мальчик, потерпи немного, я уверен, тебе станет лучше, — нежно говорил ему капитан.

Но наступил момент, когда этому перестали верить и отец и его раненый сын. Тогда Браун положил руку на спутанные волосы юноши и повернул к себе его тонкое, почта девическое лицо.