Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 12

— Да, да! Теперь-то что — вот раньше болело, так болело, а теперь как новенькое!

— Мне сегодня сделали примочку из какой-то замечательной настойки.

— Это девочка собирает. Она в травах знает толк. Есть такие разбираются, какие травы лечебные. Моя матушка покойная на редкость все это понимала. Ну, пожелаю вам скорее выздороветь, сэр. Эй, ты пошла!

Эшерст улыбнулся. Знает толк в травах. Сама она как полевая травинка…

Вечером, когда он поужинал холодной уткой, творогом и сидром, вошла девушка.

— Извините, сэр, тетя спрашивает, не попробуете ли вы кусочек нашего пирога?

— Если мне позволят пойти на кухню.

— О, конечно! Но вам будет скучно без вашего друга.

— Мне? Ну нет! А никто не будет возражать?

— Кто же? Мы будем очень рады.

Эшерст вскочил слишком поспешно, забыв о больной ноге, споткнулся и упал. Девушка ахнула и протянула к нему обе руки. Эшерст схватил их маленькие, грубые, загорелые — и, с трудом подавив желание поднести их к губам, позволил ей помочь ему встать. Она поддержала его, подставила ему плечо. Опершись на него, Эшерст пошел к двери. Он испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие от этой живой опоры. Но он вовремя сообразил, что лучше взять по дороге свою палку и снять руку с плеча девушки перед тем, как войти в кухню.

В эту ночь он спал как убитый, и, когда проснулся, опухоль на колене почти прошла. Снова он провел все утро на лужайке, в кресле, записывая обрывки стихов. После полудня он уже мог пойти побродить с мальчиками Ником и Риком. Была суббота, они рано вернулись из школы. Темноглазые, черноволосые маленькие шалуны — одному было семь, другому шесть — скоро перестали дичиться Эшерста и болтали без умолку, — он умел разговаривать с детьми. Часа в четыре дня он уже был знаком со всеми способами, какими они уничтожали всякую живность; только ловить форелей они не научились. Подвернув штанишки, они лежали на животах у ручья, пытаясь поймать их руками, как настоящие рыболовы. Конечно, они ничего не поймали, потому что их визг и хохот распугал всех форелей. Эшерст сидел на большом камне у берега, смотрел на детей и слушал кукушку. Старший, Ник, более смелый, подошел к нему и встал рядом.

— А на этом камне всегда сидит страшный цыган,

— Какой страшный цыган?

— Не знаю. Никогда не видел. Мигэн говорит, что он тут сидит, старый Джим его видел своими глазами. Он сидел тут в ту ночь, когда лошадь разбила отцу голову. Он играет на скрипке.

— А что он играет?

— Не знаю!

— А какой он?

— Весь черный. Старый Джим говорил — он весь волосатый! Страшный-престрашный. Ходит по ночам. — Темные раскосые глаза мальчугана испуганно забегали. — А он меня может забрать? Мигэн его боится.

— А она его видела?

— Нет! Зато вас-то она не боится.

— Конечно, не боится. Чего ж ей меня бояться?

— Она вечерами за вас молится!

— Откуда ты знаешь, плут ты этакий?

— Когда я засыпал, она сказала: «Боже, благослови нас всех и мистера Эшеса!» Сам слышал, как она шептала.

— Ты маленький предатель, зачем рассказывать то, что ты подслушал!

Мальчуган замолк, потом вдруг вызывающе сказал:

— А я умею обдирать кроликов. Мигэн вот не может видеть, как их обдирают. А я люблю кровь,

— Ах ты маленькое чудовище!

— Что это такое?

— Чудовище — это существо, которое любит делать другим больно.

Мальчик обиделся:

— Да ведь мы-то едим только мертвых кроликов!

— Ты прав, Ник, прошу прощения.

— А я и лягушек умею обдирать.

Но Эшерст уже не слушал. «Боже, благослови нас всех и мистера Эшеса!» Ник, удивленный его молчанием, побежал назад к ручью, оттуда снова послышались визг и плеск.

Когда Мигэн принесла чай, Эшерст спросил:

— Что это за страшный цыган, Мигэн?

Она испуганно взглянула на него:

— Он приносит несчастье.

— Но ведь вы не верите в привидения?

— Дай бог мне его никогда не видеть!

— Не бойтесь, не увидите. Никаких привидений нет. Старый Джим, наверно, видел просто лошадь.

— О нет! В горах бродят привидения — тени людей, тех, что жили здесь в давние времена.

— Но жили-то здесь не цыгане. Те люди умерли гораздо раньше, чем появились цыгане.

— Все цыгане злые, — коротко ответила девушка.

— Почему? Даже там, где они еще есть, это просто дикие существа, вроде кроликов. В природе много дикого — цветы, например, дикий шиповник, их никто не сажал, Они выросли сами по себе, а ведь вы не скажете, что они дурные, злые. Вот погодите, я сегодня ночью пойду подкараулю вашего страшного цыгана и поговорю с ним.

— Ой, нет, не надо!

— Нет, пойду и непременно сяду на его камень.

Она умоляюще сложила руки.

— Ну, пожалуйста, не надо!

— Почему? А потом, не все ли вам равно, если даже со мной что-нибудь случится?

Она не ответила, и он вдруг бросил как будто невзначай:

— Только, пожалуй, мне его не придется увидеть, скоро я должен буду уехать.

— Почему скоро?

— Ваша тетушка, должно быть, не захочет меня дольше держать.

— О, нет, у нас летом всегда бывают жильцы. Он пристально посмотрел на нее.

— А вам хотелось бы, чтоб я остался?

— Да, — прошептала она.

— Ну, сегодня вечером я буду молиться за вас!