Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 16

— Если справедливо мое мнение, что счастье есть увлеченность, замурлыкал он, — то значит, наша задача в том, чтобы заставить людей увлекаться делами добрыми и приятными. Американец, составляющий корнер на пшеницу, увлечен этим и, вероятно, счастлив, однако он враг человечества, ибо деятельность его пагубна. Мы должны стремиться к тому, чтобы посвящать себя творчеству или деятельности, полезной не только для нас, но и для других. Стремиться к простоте, гордиться своей работой и забывать о себе независимо от того, кто мы такие. Мы должны делать то, что делаем, потому что это приятно, а не потому, что это может оказаться для нас выгодно, и учиться отдавать все силы тому, что делаем. Только тогда наш вкус к жизни останется острым, как лезвие бритвы, которую каждое утро правят умелой рукой. А с другой стороны, нужно приохотить нас к доброте, чистоте, умеренности, научить любить хорошую музыку, гимнастику и свежий воздух.

— Звучит неплохо, — заметил Ангел. — И какие же меры в этом направлении уже принимаются?

— Я взял за правило, сэр, знакомиться со всеми законами моей страны касательно просвещения, начиная с того, который был издан во время Великой Заварухи; но если не считать гимнастики, я пока не нашел в них ничего, что непосредственно относилось бы к этим вопросам. Да оно и не удивительно, если вспомнить, что целью просвещения считается не достижение счастья, а процветание торговли, либо содействие обостренному самосознанию с помощью того, что зовется культурой. Если бы даже появился президент Просвещения столь просвещенный, что он разделял бы мои взгляды, он бы не решился высказать их вслух из опасения, что его упекут в сумасшедший дом.

— Вы, значит, не верите в прогресс вашей страны?

— Сэр, — ответил гид очень серьезно, — вы сами посмотрели эту страну и получили от меня кое-какие сведения о ее развитии за то время, что прошло с вашего последнего посещения Земли незадолго до Великой Заварухи. От вашего орлиного взора, вероятно, не укрылось, что под влиянием этого важного события темп ее жизни несколько ускорился. Отметили вы, вероятно, и то, что, вопреки самым благим намерениям, высказанным в конце этой трагедии, мы отдались на волю обстоятельств и во всех областях жизни пошли по линии наименьшего сопротивления.

— Этому я в общем сочувствую, — сказал Ангел и зевнул. — Так легче жить.

— Вот и мы к этому пришли; и пожалуй, нам живется не так уж плохо, если вспомнить, с чем только не пришлось и не приходится бороться: бремя долга; легкие наслаждения; презренный металл; партии; патрио-пруссачество; народ; ученые мужи; пуритане; прокторы; собственность; философы; духовенство; и, наконец, прогресс. Однако не скрою от вас, что от совершенства мы еще очень далеки; и, возможно, через тридцать семь лет, когда вы посетите нас снова, будем от него еще дальше. Ибо не знаю, как в мире ангелов, сэр, а в мире людей ничто не стоит на месте; и, как я уже пытался вам разъяснить, для того, чтобы продвигаться вперед и физически и духовно, необходимо подчинить себе и свою среду и свои изобретения, а не подчиняться им. Пусть мы снова стали богатыми; здоровыми и счастливыми мы пока не стали.

— Я допил бутылку и готов вознестись, — решительно произнес Ангел Эфира. — А вы ничего не пьете? Ну что ж, тогда давайте я вам напишу рекомендацию!

Он выдернул перо из своего крыла, окунул в горчицу и написал на белой шляпе гида: «Капли в рот не берет — один вред для торговли».

— Теперь я покидаю Землю, — добавил он.

Рад это слышать, сэр, — сказал гид, — чем дольше вы здесь пробудете, тем вульгарнее станете выражаться. Я уже давно приметил, что к этому идет, да и по себе знаю.

Ангел улыбнулся.

— Встречайте меня один, при свете солнца, у левого льва на Трафальгар-сквер, в этот же день и час, в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году. Привет официанту. Всего! — И, не дожидаясь ответа, он расправил крылья и воспарил.

— L'homme moyen sensuel! Sic itur ad astra! [13] — загадочно прошептал гид и, подняв голову, еще долго смотрел вслед Ангелу, уносящемуся в Эмпиреи.

1917–1918 гг.

ПЫЛАЮЩЕЕ КОПЬЕ

С сердцем, полным диких грез,

В вымысле послушном

Мчусь с пылающим копьем

На коне воздушном.

Проскакать во имя долга

Сквозь зловещий мрак

Двадцать миль за краем света

Для меня пустяк.

Том Бедлам.

I ГЕРОЙ