Джон Голсуорси. Жизнь, любовь, искусство

– Но нельзя отрицать, что творчество таких английских художников, как Констебл, Бонингтон, Кром и Тернер, оказало влияние на импрессионистов. А ты знаешь, что еще во время франко-прусской войны Клод Моне, Сислей и Писсаро приезжали в Лондон, чтобы познакомиться с их картинами.

– Безусловно, Констебл являлся одним из самых ярких предшественников импрессионизма, а в пейзажах Тернера есть уже все позднейшие находки импрессионистов. Тем не менее, – закуривая сигару, после некоторого размышления произнес Джон, – ими такой подход, как направление в живописи, оформлен не был. Другое дело прерафаэлиты. Как тебе хорошо известно, в 1848 г. Уильям Хант, Джон Неретт Миллес и Данте Габриэль Россетти, испытав влияние сочинений Раскина, решили объединиться в «Братство прерафаэлитов». Видим на репродукциях указание на принадлежность художника к этому сообществу в виде букв «P.R.B.». Осознав кризис идеалов Высокого возрождения, они обратились к итальянскому искусству XV века. Даже на репродукциях видно, что образцами для них послужили произведения выдающихся живописцев кватроченто – яркая, насыщенная палитра, подчеркнутая декоративность в сочетании с жизненной правдивостью и чувством природы. Посмотри на мою любимую «Грезу» Россетти или его «Невесту», а вот «Офелия» Миллеска и его же «Осенние листья» и «Марианна». А теперь обернись, пожалуйста, это мое последнее приобретение «Паоло и Франческа» Джорджа Фредерика Уоттса. Когда мы с тобой посещали его студию на Мелбери-Роуд, картина растрогала тебя до слез. В освещенной тусклым светом студии ты стояла у нее, стиснув на груди руки, захваченная трагизмом этого полотна. Поражала безмерная трагедия мужчины и женщины, которых кружит в пространстве неукротимый и неутихающий вихрь. Безмерная мука и сострадание к любимой отражались на его лице, неугасимая любовь светилась в его затуманенном взоре; в ее лице, тоже страдающем, было полное томления доверие к любимому. И мы поняли, что это аллегория на нас; в картине раскрывалась правда жизни, выражались все ее радости и сопутствующие ей страдания, бесконечное движение и торжество любви.

Ада неотрывно смотрела на репродукцию и слушала его как завороженная. В глазах обоих стояли слезы. Внезапно, повернувшись к нему, она дотронулась пальцами до его лица, нежно, но настойчиво ощупала волосы, лоб и глаза, повела руку дальше – по скулам вниз, к подбородку и назад, к губам и по прямому носу обратно к глазам.

– Поцелуй меня, Джон, – она обвила руками его шею, и губы их встретились. Поцелуй этот длился долго… Сердце ее задрожало легкой необъяснимой дрожью, и она всем телом прижалась к нему…

Джон понимал, что они не смогут пожениться, так как Ада была замужем если и не фактически, то юридически. Он осознавал те решимость и внутреннюю свободу, какими обладала Ада, ставшая его любовницей. И как это ни унизительно, они, по крайней мере первое время, должны будут скрывать это.

Эти мысли не давали ему спать, и так как Джон все равно не мог заснуть, несмотря на позднюю ночь, он вышел из своего дома в Челси и пошел к реке. У него было такое настроение, когда бессознательно тянет на простор – в луга, леса, к рекам. Человек одинок, когда любит, и одинок, когда умирает; никому нет дела до человека, целиком погруженного в собственные переживания; но ведь и ему, Джону Голсуорси, ни до кого, кроме нее, нет дела. Он стоял на набережной и смотрел на звезды, сверкающие сквозь ветки платанов, время от времени вдыхая теплый неподвижный воздух. Думалось о всяких мелочах, просто ни о чем; но какое-то сладостное чувство поднималось в его сердце, и легкий трепет охватывал все тело. Он сел на скамейку и закрыл глаза – и сразу увидел лицо, ее лицо! Один за другим гасли огни в домах напротив; улыбка то появлялась на его губах, то исчезала. Легкий ветерок подымал волны на реке.

Уже рассветало, когда он вернулся домой; и, вместо того чтобы лечь спать, он начал писать свой первый роман «Джослин», где как бы в зеркальном отражении пытался представить историю своей любви. Он работал до тех пор, пока не пришло время совершать прогулку верхом, принять ванну и позавтракать.

В тот год Джон Голсуорси еще окончательно не оставил свою юридическую службу. Поэтому утром он отправился в Темпл, все еще ощущая необыкновенную легкость, и по-прежнему перед ним стояло ее матово-смуглое лицо с удивительно гармоничными чертами: карие улыбающиеся глаза, чуть широко расставленные, маленькие красивые уши, пышные темные волосы. Иногда ему представлялось нечто менее определенное – какое-то излучение, игра света во взгляде, своеобразный поворот головы, свойственная только ей грация, что-то зовущее и трогательное. Ее образ не давал ему покоя. Какую власть имеет женское лицо! И пока он шел вдоль реки – это был его обычный путь, – его обуревали самые необычные чувства, и он был счастлив.