Джон Голсуорси. Жизнь, любовь, искусство

Больше всего он любил плавать – только не в море; оно неприятно шумело и на вкус всегда было соленое, поэтому он недолюбливал море. Джек так и видел, как он пересекает Серпентайн, на морде у него написано: «Пропади все пропадом!» – и он изо всех сил старается схватить палку на лету, пока она еще не коснулась воды. Будучи всего-навсего крупным спаниелем, слишком юным, чтоб совершать геройские поступки, он спас на воде лишь одну жизнь – свою собственную, когда у них на глазах выбрался из темного потока форели, едва не затянувшего его в глубокую яму меж валунов.

Жажда свободы, весенняя лихорадка – называйте это как хотите, – которая обуревает людей и собак, редко завладевала им. Но часто хозяева замечали, как чувство это боролось в нем с привязанностью к ним, и, наблюдая этот немой спор, Джек снова и снова задавался вопросом, справедливо ли, что наша цивилизация так сковала его, и могла ли любовь к хозяевам, столь старательно ему привитая, хоть в какой-то мере заменить радость удовлетворения его первобытных стремлений. Он был подобен человеку, по природе своей склонному к полигамии, но женатому на одной только любимой женщине.

Ничего нет удивительного в том, что Пират – самая распространенная собачья кличка. И ему можно было бы дать ее, если бы не неотступная боязнь лишиться чего-то своего, боязнь признаться даже самим себе, что мы жаждем быть оригинальными. Кто-то однажды сказал: «Странно, что два таких противоположных качества, как мужество и лицемерие, составляют главную черту англосаксов!». Но разве лицемерие не результат упорства, которое, в свою очередь, является частью мужества? И разве в лицемерии не проявляется настойчивое стремление защитить свое доброе имя, желание любой ценой соблюсти приличия, понимание того, что нельзя упускать из рук доставшееся слишком дорогой ценой – пусть даже в жертву принесена правда? Поэтому англосаксы не отзываются на кличку Пират и воспитывают своих собак так, что и они вряд ли знают собственную натуру.

Разумеется, история одного из странствий Криса, для которого трудно найти основательную причину, так и останется неизвестной. Ада и Джек жили в Лондоне, и однажды октябрьским вечером им сказали, что он улизнул из дому и пропал. И вот потянулись полные отчаяния часы – четыре часа пытались они разыскать эту черную иголку в черном стоге сена. То были часы искреннего страха и терзаний – как не страдать, зная, что любимое существо поглотил безвыходный лабиринт лондонских улиц. Украли? Или попал под колеса? И что хуже? Заходили в ближайший полицейский участок, сообщили в Дом Собаки, отнесли заказ в типографию напечатать пятьсот объявлений о пропаже, обошли столько улиц! И вот, когда Ада с Джеком устроили небольшой перерыв, чтобы перекусить, и стараются уверить себя, что еще не все потеряно, они слышат лай, который означает: «Никак не могу открыть эту дверь!». Хозяева выбегают на крыльцо, а там Крис собственной персоной, стоит себе на верхней ступеньке, необычайно оживленный, и, нимало не смутясь, без всяких объяснений требует свой ужин. Вслед за ним приносят счет за пятьсот объявлений «О пропавшей собаке»! В тот вечер Ада уже поднялась к себе, а Джек еще долго сидел и смотрел на него. И Джеку вспомнился другой вечер, несколько лет назад – как им мерещился тогда повсюду их спаниель, пропадавший одиннадцать дней. И ему стало так горько! А он? Он спал, ибо совесть его не мучила.