Джон Картер – марсианин

Видя мое безразличие, мучители оставили свет гореть в надежде, что я в конце концов не выдержу и снова потешу их своими бесплодными попытками. Но я сидел спокойно и безучастно смотрел на полки, ломившиеся под грудой деликатесов. И вдруг понял, в чем дело! Фокус был так прост, что я удивился, как не догадался раньше. Стены моей темницы сделаны из прозрачного стекла, а за ним выставлялись кушанья, причинявшие мне танталовы муки.

Прошло восемь дней. Я ослаб от жажды и голода, но уже не страдал. И вот на девятый день сверху из темной пустоты к моим ногам упал небольшой сверток.

Без энтузиазма начал я искать его, полагая, что это какое-то новое измышление моих тюремщиков, еще одна попытка увеличить мои страдания. Наконец я наткнулся на маленький бумажный пакетик, висевший на конце тонкой, но крепкой бечевки, и развернул его. На пол упало несколько лепешек. Я собрал их, ощупал, понюхал и решил, что это галеты – один из видов концентрированной пищи, распространенной по всему Барсуму.

«Яд, вероятно», – подумалось мне.

Но что же из этого? Почему не положить конец моим беспрерывным мучениям, вместо того чтобы тянуть еще несколько жалких дней в этой промозглой яме?

Медленно поднося ко рту одну из галет, я прошептал:

– Прощай, Дея Торис! Я жил для тебя, для тебя сражался, а теперь исполнится и другое мое желание – я умру за тебя!

И, взяв кусок в рот, я его съел.

Я съел их все, одну за другой. Это была самая вкусная пища, которую мне доводилось есть за всю жизнь – по крайней мере, так мне тогда казалось. Я жевал их с убеждением, что эти невинные с виду галеты содержат в себе, вероятно, зародыш какой-нибудь страшной мучительной смерти. Ожидая конца, я сидел на полу моей темницы, когда рука моя случайно коснулась бумаги, в которую были завернуты лепешки. Машинально взял я бумажку и стал ее складывать, перебирая в уме прошлое, вспоминая перед смертью многие счастливые моменты моей яркой жизни, полной необычайных приключений. Внезапно я почувствовал на гладкой поверхности бумаги, похожей на пергамент, какие-то странные выпуклости.

Сначала эти выпуклости казались мне случайными и не имеющими значения, но затем я обратил внимание на их странную форму и осознал, что они образуют одну линию, строчку, как в письме. Заинтересованный этим открытием, я начал пальцами ощупывать их. На бумаге были четыре отдельные ясно различимые комбинации выпуклых линий. Неужели это были четыре слова и они предназначались мне?

Чем больше я об этом думал, тем сильнее меня охватывало возбуждение. Мои пальцы суетливо двигались, ощупывая загадочные знаки на этом клочке бумаги.

Но мне никак не удавалось в них разобраться, и я наконец понял, что это нервное состояние мешает разгадать тайну. Тогда я заставил себя водить рукой медленно и методично. Несколько раз пришлось мне обвести указательным пальцем первую из комбинаций.

Очень трудно описать словами марсианское письмо – это нечто среднее между стенографией и иероглифами. Письменный язык марсиан очень сильно отличается от разговорного. На всем Барсуме принят один разговорный язык. Все расы, все нации говорят на нем, и в настоящее время он такой же, каким был в незапамятные времена, когда человеческая жизнь только начала зарождаться на этой планете. Вместе с ростом человеческих познаний и появлением научных изобретений развивался и язык, но его структура настолько универсальна, что новые слова для выражения новых мыслей образуются сами собой. Ни одно слово не могло бы лучше объяснить вещь, чем именно то слово, которое естественно составляется из уже существующих, и поэтому, как бы далеки ни были две нации или расы, их разговорный язык всегда остается совершенно одинаковым.

Но не так обстоит дело с письмом. На Барсуме не существует двух наций, которые имели бы одинаковый письменный язык. Часто даже города одной нации пользуются различными знаками. Поэтому мне и было так трудно разгадать значение выпуклостей на бумаге. Но наконец я понял первое слово. Это было «мужайся», и оно было написано марентинскими знаками.

«Мужайся!» – то самое слово, которое прошептал мне на ухо желтый стражник, когда я стоял у ямы Изобилия! Весть была от него, и я знал, что он был мне другом!

Окрыленный надеждой, я принялся разбирать остальные слова, и наконец мои труды увенчались успехом; я прочел следующее:

«Мужайся! Следуй за веревкой!»

12. «Следуй за веревкой»

Что бы это могло означать?

«Следуй за веревкой». Какая веревка?

Я вспомнил о бечевке, которая была привязана к пакету, и ощупью снова нашел ее. Она спускалась откуда-то сверху, и, подергав ее, я понял, что она прикреплена к чему-то.

Веревка была хоть и тонкая, но прочная и, вероятно, могла выдержать вес человека. Затем я сделал другое открытие: на высоте моей головы было прикреплено еще одно письмо. Эту записку я расшифровал гораздо быстрее: у меня уже был ключ.

«Возьми веревку с собой. За узлами – опасность».

Это было все. Очевидно, вторая записка была составлена наспех и представляла, так сказать, постскриптум первой.