Кеннеди хотел, чтобы этот договор стал предтечей следующих шагов, и действительно, в последующем был подписан договор о нераспространении ядерного оружия, и позже — первый договор об ограничении стратегических вооружений. Они оба укладывались в традицию. Но основное различие оставалось. Например, советские маршалы сделали очень простые выводы из ракетного кризиса: СССР никогда не должен быть превзойден в вооружении своим противником. Поэтому они ускорили гонку вооружений; с обеих Сторон количество ядерного оружия неимоверно возросло (этого уже было достаточно, чтобы обеспокоить Кеннеди); в этом отношении, и ни в каком другом, Советский Союз отчасти превзошел своего соперника. Две супердержавы смотрели друг на друга в течение более двадцати лет сквозь решетку ракет. В этом не было никакого экономического смысла, это серьезно увеличило риск для всего человечества, и оно являлось постоянным барьером на пути к взаимопониманию между Востоком и Западом. В этом отношении нельзя было сказать, что ракетный кризис закончился благополучно. До тех пор, пока в 80-х годах Советский Союз не взорвался изнутри, невозможно было договариваться о реальном прекращении ядерной конкуренции; и само падение коммунистического режима сделало возможной эту развязку, но в то же время и создало риск возникновения хаоса, который бы помешал реализовать эти планы. Все это предполагало, что Кеннеди не извлечет много из своей попытки ослабить напряженность между двумя государствами, даже если Хрущев стремился продвинуться на пути к достижению мира и сотрудничества. Это заставляло думать, что исключительно дипломатический подход к проблеме ракет, как предлагал Эдлей Стивенсон, был бы более предпочтителен в долгосрочном плане. Что касается краткосрочных, то у Кеннеди был небольшой выбор, чтобы действовать как-то иначе: но затем — и это мы видели тоже — он отчасти сам спровоцировал кризис.
Ракетный кризис не помог ему также решить проблемы, которых было достаточно много и у Западного альянса. Генерал Де Голль, президент Франции, оказал Кеннеди решительную поддержку, однако он видел, что если президент Соединенных Штатов и председатель советского правительства приведут мир к краю гибели и удостоят своих партнеров не более чем вежливым извинениям[235]
, то стране — например, такой, как голлистская Франция — придется положиться на свою судьбу и вновь обдумать их альянс; и так как путь выхода из НАТО для Франции будет открыт, то французская независимая возможность наложения запретов, как и вето Франции на вступление Британии в Европейское сообщество — все это будет сметено политикой США. Напротив, похожий кризис с Британией в начале зимы 1962 года, последовавший сразу же после ракетного кризиса, когда Соединенные Штаты необдуманно лишили Британию ее основной опоры в виде так называемой независимой ядерной сдержанности, запретив производство ракет «Скайболт», не был прямым результатом кубинских событий; с другой стороны, получив от правительства Макмиллана поддержку в пользу администрации Кеннеди — не в октябрьские дни, а во время Бей-оф-Пигз, впрочем, как и в других случаях, — американцы вряд ли сказали бы «нет», если бы Макмиллана попросили бы дать пусковую установку, расположенную на субмарине, вместо уже обещанных «Скайболтов». Как объяснил Дин Раск: «Нам нужен кто-нибудь, чтобы помогать нам общаться с миром»[236]. Но немедленным последствием этого было дальнейшее отчуждение Де Голля; впоследствии это означало неверное понимание британскими политиками надлежащего места своей страны в мире; вероятно, для президента Соединенных Штатов это имело небольшое значение.