Джон Леннон

Знание Йоко техники проведения рекламных кампаний произвело впечатление на ее нового агента Чарлза Коэна. Она точно могла сказать, что ей нужно и как этого добиться. «Double Fantasy» должен был стать ее билетом не к славе — славы ей было уже не занимать, — а к почестям и уважению. Необходимо было проводить идею о том, что новый альбом — «музыкальное событие мирового масштаба» — не имеет коммерческого значения и посвящен тому, чтобы создать о Йоко Оно представление как о «настоящей артистке и хорошем человеке, который заботится о своих взаимоотношениях с сыном, Джоном и<) покое во всей вселенной».

Коэн должен был организовать утечку информации, согласно которой Йоко продала на аукционе одну из своих коров за рекордную цену в 265 тысяч долларов (в действительности корова была продана компанией «Дримстрит Холштайн», которой было поручено управление фермами, принадлежащими Леннонам). Это позволило Коэну представить Йоко как женщину, «которая любит животных и разводит их для производства молока, а не для бойни». История была немедленно подхвачена сотнями газет по всему миру.

Затем Йоко пришла идея обыграть тот факт, что Джон и Шон родились в один день. В небе над Центральным парком появился самолет, выписывающий надпись «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ДЖОН И ШОН. С ЛЮБОВЬЮ. ЙОКО». «Мы получили очень много откликов в прессе», — с восторгом вспоминал Коэн. (Джон Леннон отказался подняться на крышу Дакоты, чтобы полюбоваться самолетом, а на счете, пришедшем ему за этот аттракцион, написал: «Чтобы это было в последний раз».)

Основной задачей Коэна стала организация многочисленных интервью в газетах, на радио и телевидении. Несмотря на то, что Джон относился к этому без особого энтузиазма, поскольку основная нагрузка выпадала на его долю, Йоко знала, что стоит ему предстать перед прессой, он неизменно будет на высоте. Интервью, организованные в поддержку «Double Fantasy», оказались гораздо важнее, чем сам альбом, для развития его основной темы — взаимной игры между воображаемыми "я" Джона и Йоко. Помимо того они в очередной раз продемонстрировали неподражаемый талант Джона выдавать за чистую монету самые абсурдные идеи.

Одурачивание публики началось 9 сентября, в день, когда журналист из «Плейбоя» устроился вместе с Джоном и Иоко на кухне в квартире 72. «Джон откинулся назад, крепко обхватив пальцами чашку, — писал Дэвид Шефф. — Он сидел и смотрел на пар, поднимающийся от горячего чая». «Я пек хлеб», — внезапно выдал Леннон. «Хлеб!» — изумленно воскликнул репортер. «А еще я занимался ребенком», — невозмутимо продолжил Джон, и начал рассказывать о жизни «домохозяина», пуская в ход все свое воображение, доходя порой до смешного, но чаще иронизируя над самим собой. Он заявил, к примеру, что каждый вечер, когда Йоко возвращается с «работы», он встречает ее у порога вопросом: «Ну что, сильно устала? Хочешь, я приготовлю тебе коктейль?» Было очевидным, что Леннон забавляется, но Джон всегда считал, что чем больше ложь, тем легче заставить читателя ее проглотить.

Каждый раз, когда Джон останавливался, чтобы перевести дыхание, эстафету подхватывала Йоко. Если Джон изображал карикатуру на самого себя в роли горничной, поглощенной ежедневной рутиной, то Иоко выстраивала образ «самого крутого из крутых». Она рассказывала, что почувствовала себя личностью только после того, как взвалила на свои плечи чисто мужскую заботу о семейном бизнесе, но эта деятельность сильно осложнялась тем, что ей постоянно приходилось сталкиваться с мужским шовинизмом. Они с Джоном подвергли жестокой критике бизнесменов и адвокатов, участвующих в совещаниях в «Эппл», назвав их «толстыми и жирными, насквозь пропитанными водкой, орущими мужланами, похожими на натасканных псов, готовых к атаке».

Но когда Шефф уточнил, не осуществляет ли, следовательно, Иоко контроль за действиями Джона, это привело его в бешенство. «Если ты считаешь, — рявкнул он, — что меня как собаку водят на поводке только потому, что я делаю некоторые вещи вместе с ней, то пошел ты куда подальше!»

Но монолог Леннона продолжался в течение последующих девятнадцати дней, превращаясь в книгу из 193 страниц. И получалось, что несмотря на десять лет, прошедших с тех пор, как Джон в последний раз открывал душу на обозрение широкой публики, за все эти годы с ним ровным счетом ничего не произошло. В своих рассказах Джон по большей части возвращался к эпизодам из далекого прошлого, неоднократно пересказанным в прессе. Так или иначе, давая интервью, он вовсе не ставил целью рассказать о себе что-нибудь новое; все усилия были посвящены рекламе Йоко. «Она — учительница, а я — ученик, — неоднократно повторял Джон. — Она научила меня всему, что я умею... она была здесь... когда я был Человеком Ниоткуда» [226].