Джон Леннон, Битлз и... я

Пол и я решили, что нам повезло из-за того что мы пришли последними, и у каждого из нас будет по комнате. Мы тут же обследовали их при слабом свете спички, так как оказалось, что нам двоим не полагается даже лампочки. Это были две конуры, если уж говорить начистоту, примерно два метра на три, и кровати занимали в них почти все пространство. Здесь мы и свалили наконец свой багаж.

— Хуже, чем в банке с сардинами, — крикнул мне Пол. — Даже масло налить некуда.

Мы орали непристойности в количестве, достаточном, чтобы исписать целую стену. Бруно сделал вид, что не понимает.

— Это только на время, только на время, — повторял он.

Пол опустился в темноте на кровать, и я услышал душераздирающий стон пружин. Тем не менее, я охотно последовал его примеру.

Спать было просто ужасно в эту нашу первую гамбургскую ночь. Великие звезды из Ливерпуля… БИТЛЗ!

На следующий день обнаружилось, что наши каморки одинаково темны днем и ночью. Наша «квартира» оказалась пристройкой позади кинотеатра… как раз рядом с туалетами. Мы вынуждены были бриться и умываться холодной водой из писсуара!

Время от времени хозяин «Бамби Кино» наносил нам неожиданный визит, чтобы бросить подозрительный взгляд на нас, этаких блуждающих призраков, чьи бледные лица контрастировали с черной одеждой.

В глубине коридора, в 25 метрах от нас, Леннон, Джордж и Стью жили в относительном комфорте по сравнению с нами, хотя, конечно, их «трехспальная» комната была такой же убогой, как и наши.

Бруновское «только на время» превратилось в бесконечность. Мы были приговорены к этим конурам, ставшим нашим домом, захламленным гитарными чехлами, коробками от барабанов, сваленными одна на другую и увенчанными, ко всему, еще и горой грязного белья.

Мы с Полом не отличали больше дня от ночи. Мы писали письма, сидя на кроватях, при свете карманного фонарика, прикрепленного на лоб, как у шахтеров под землей. Каждый день мы жаловались Бруно на гнусные условия, в которых жили, стараясь ему объяснить, что мы все — молодые люди из добропорядочных семей, и что наши родители не поскупились дать нам приличное образование. Что мы такое сделали, Бога ради, чтобы заслужить к себе отношение, как к каким-то распоследним подонкам и алкашам, которым все равно в каком углу завалиться спать?! День за днем мы встречали все ту же улыбку и обещания — ничего, кроме обещаний. Нам говорили, что Бруно когда-то был клоуном, но подобные шутки не вызывали у нас смеха.

В вечер нашего дебюта в «Индре» было довольно много народу, пришедшего бросить критический взгляд на новоявленных «суперзвезд» из Ливерпуля. Акустика была ужасная, создавалось впечатление, что мы играем под одеялом. Вероятно потому, что «Индра» была клубом со стриптизом, ко всему прочему там имелись еще и занавески, абсолютно заглушавшие музыку. Мы вышли на сцену совершенно подавленные.

— Деляйт шоу! — кричал нам Бруно, что мы и делали, больше чтобы унять нашу злость, чем чтобы доставить ему удовольствие.

— Приехать из Ливерпуля, проделать весь этот путь и скакать, как кретины, по сцене! — резюмировал Джон.

А ведь он здорово «деляйт шоу»! Скакал, топал ногами и гримасничал вовсю. Никогда никто из нас до того не вел себя так на сцене.

В то время рок-группы играли не слишком-то живо позади певца, как Клифф Ричард и «Шедоуз», отмечая ритм точными согласованными шажками, которые не могли помешать музыке. Был, конечно, Билл Хэйли и «Кометы», которые устраивали представления с прыжками, играли на гитаре, растянувшись на сцене, что казалось идиотством; были гимнасты Джерри Ли Льюиса, с его игрой на пианино сродни артиллерийскому огню. Но это был не наш стиль. Как ни крути, мы не играли ничего, кроме рок'н'ролла. В наш репертуар входили, правда, и несколько расхожих песенок в сентиментальном стиле. Пол исполнял «Over The Rainbow» (классическую вещь Джуди Гарланд) и другие сладкие баллады в том же роде. Мы интерпретировали «Red Sails In The Sunset» (ставшую популярной в исполнении Пета Буна) и «Ain't She Sweet» (Эдди Кантора). После некоторого размышления совсем не удивительно, что студии звукозаписи захлопывали двери у нас перед носом. Но мы были только в самом начале и нам многому еще предстояло научиться.

«Деляйт шоу!» — приказывал Бруно со своим неизменным немецким обаянием, и мы подчинялись, как последние психи, сбежавшие из лечебницы.

Мы бросались из одной крайности в другую. Джон и Пол были самыми сумасшедшими. У первого лучше всего получалось имитировать Джина Винсента: хвататься за микрофон, словно он хотел запустить им в зрителей, волочить его за собой и подскакивать, как дебил. Второй вопил на манер Литтл Ричарда, отплясывая вокруг сцены. День за днем эти представления приобретали все более четкую форму.