Джон Р.Р.Толкиен. Биография

В каком-то смысле Толкиен состарился раньше времени. Всю свою жизнь он был привержен старомодным идеям, и с приближением старости многие черты его личности — как достоинства, так и недостатки — стали проявляться всё ярче и ярче. Он никогда не отличался хорошей дикцией, а теперь его речь стала почти неразборчивой. Недостаток этот усугублялся привычкой не выпускать трубку из зубов с утра до ночи. В одном из некрологов его назвали «самым лучшим и самым худшим оратором Оксфорда»: «худшим — потому, что говорил он торопливо и невнятно, а лучшим — потому, что речи его блистали глубиной, эрудицией, юмором и неповторимым стилем»[168].

Одной из самых ярких черт его натуры всегда оставалась педантичность. Благодаря ей Толкиен стал выдающимся учёным и смог внести такую убедительность в свой вымышленный мир, но из-за неё же он относился ко многому чересчур критично. В 1955 году на «Би-би-си» состоялась радиопостановка «Властелина колец». Почти все сочли её очень удачной, но Толкиену она показалась слабой; он полагал, что большинство ролей сам исполнил бы лучше. В 1956 году «Властелина колец» собралось выпустить голландское издательство, но Толкиен обнаружил, что переводчик не справился с некоторыми именами, и приостановил публикацию. А через несколько лет Толкиена привели в ярость шведские издатели, предпославшие книге предисловие, в котором «Властелин колец» трактовался как аллегория.

С годами Толкиен становился всё нетерпимей в своих предубеждениях, его симпатии и антипатии проявлялись всё резче. Всё больше предметов он находил «вульгарными» или «нелепыми». Он терпеть не мог французский язык и французскую кухню, недолюбливал журналистов и не доверял фотографам. Иллюстраторы его книг неизменно вызывали у него раздражение, а большинство издателей, по его мнению, работали из рук вон плохо и ничего не понимали в рекламе[169].

Толкиен всегда отличался повышенным вниманием к деталям, но теперь оно стало почти навязчивым. В 1967 году журналисты Шарлотта и Денис Плиммер взяли у него интервью для «Дейли телеграф» и прислали набросок статьи на проверку. В ответ Толкиен разразился целым трактатом на две тысячи слов, раскритиковав Плиммеров, словно нерадивых студентов. В частности, его возмутило, что Плиммеры назвали «кабинетом» гараж, в которым он в то время работал, а гипотеза о том, что «Сильмариллион» вырос из увлечения вымышленными языками, повлекла за собой опровержение на полстраницы.

Кроме того, Толкиен сделался чрезвычайно скрытным. Журналистам и писателям-документалистам, зачастившим к нему после триумфального явления «Властелина колец», было не так-то просто выведать хоть что-нибудь о нём самом и о его прошлом. Толкиена раздражала поднявшаяся вокруг него шумиха. Он не понимал, почему люди интересуются его личностью, вместо того, чтобы интересоваться его книгами. Люди «пялятся на меня, будто я какая-нибудь горгулья», — жаловался он[170]. В начале шестидесятых он удержал У.Х. Одена от попытки написать его краткую биографию, а издателю, намеревавшемуся опубликовать эту книгу, заявил, что биографию человека может писать только тот, кто знал его очень близко, а в противном случае это будет грубым вторжением в частную жизнь.

Мнение его о современной литературе так и не смягчилось, да и к большинству писателей минувших эпох Толкиен относился неодобрительно. Журналисту, напомнившему ему о том, что К.С. Льюис некогда сравнил его с Ариосто, итальянским писателем XVI века, Толкиен заявил: «Я не читал Ариосто, а если бы прочёл, мне бы стало противно… Сервантес выпалывал романтику, как сорняки… Данте меня не интересует. Он так и пышет ненавистью и злобой. Какое мне дело до жалких склок между жалкими людишками из каких-то жалких городков?»[171].

Но и к себе Толкиен относился чрезвычайно критично. Именно поэтому он постоянно стремился перерабатывать свои книги, вносить в них улучшения и поправки. Он прекрасно сознавал погрешности, вкравшиеся во «Властелина колец», — и тот факт, что из пяти упомянутых истари подробно рассказано только о двух (Гэндальфе и Сарумане); и непрояснённый вопрос о том, кого же считать древнейшим существом в Средиземье, — Тома Бомбадила или энтов; и то, что эльф Кирдан, обладатель одного из великих эльфийских колец, упомянут в книге только вскользь. Исправить эти недостатки было нелегко, но Толкиен надеялся написать новые книги и разъяснить всё, что для читателей «Властелина колец» осталось загадкой. В шестидесятые годы издатель попросил его внести правку в «Хоббита» для нового издания, и Толкиен засиделся до рассвета, перечитывая свою книгу, и уже взялся было переписывать всю её заново, но вовремя опомнился. Он был твёрдо убеждён, что всякий хороший рассказ сначала нужно написать в поэтической форме, — как он и поступил со многими сюжетами «Сильмариллиона».