Джон Р. Р. Толкин. Биография

Уорик, с его вековыми деревьями и замком на холме, поразил Толкина своей красотой. Стояла жара, и они с Эдит ходили кататься на плоскодонке по Эйвону. Они вместе присутствовали на бенедикции в католической церкви «и ушли счастливые и умиротворенные, — писал Толкин, — потому что это был первый раз, когда мы смогли спокойно сходить в церковь вместе, рука об руку». Однако предстояло еще подыскать жилье для Эдит с Дженни, а когда подходящий дом нашелся, пришлось улаживать еще множество всяких дел. Рональд обнаружил, что часы, ухлопанные на домашние заботы, порядком раздражают. Вообще, они с Эдит далеко не всегда бывали счастливы вместе. Они успели стать достаточно чужими людьми: ведь три года, проведенные ими в разлуке, прошли в совершенно разной среде. Его среда была чисто мужской, шумливой, академической, ее — разнополой, безмятежной, домашней. Оба выросли и повзрослели, но росли они в разные стороны. Отныне каждый из них должен был идти на уступки ради того, чтобы достичь подлинного понимания. Рональду приходилось мириться с тем, что Эдит поглощена сиюминутными мелочами жизни, несмотря на то что ему самому они казались не заслуживающими внимания. Ей было необходимо приложить все усилия, чтобы понять, что Рональд действительно с головой погружен в свои книги и языки, хотя ей это могло казаться эгоцентричным. Увы, ни ему, ни ей не удалось полностью преуспеть в этом. Их переписка была полна нежных чувств — но временами и взаимного раздражения. Рональд привык обращаться к Эдит «малышка» (ему нравилось так ее называть) и с любовью говорить о ее «маленьком домике», но на самом–то деле она была вполне взрослым, сформировавшимся человеком, и, когда они сходились, столкновение их индивидуальностей нередко приводило к взрыву. Отчасти проблема заключалась еще и в том, что Рональд взял на себя роль сентиментального любовника и эта маска не имела ничего общего с тем лицом, которое он показывал своим друзьям–мужчинам. Их с Эдит связывали искренняя любовь и понимание, но зачастую Рональд облекал эти чувства в затертые романтические клише — а ведь, возможно, если бы он не постеснялся продемонстрировать ей свое «книжное» лицо и познакомить ее со своими друзьями, она бы не стала так возражать, когда все это всплыло после свадьбы. Однако он предпочитал жестко разграничивать эти две стороны своей жизни.

После Уорика Рональд отправился в Париж в качестве наставника и воспитателя при двух мальчиках–мексиканцах. В Париже к ним присоединились третий мальчик и две тетушки, которые практически не знали английского. Рональд стыдился своего испанского, который пребывал в зачаточном состоянии, а столкнувшись с необходимостью говорить по–французски, он обнаружил, что и французский почти забыл. Париж ему очень понравился, и он с удовольствием бродил по улицам в одиночестве, но французы, которые встречались ему на этих улицах, ужасно раздражали, и он писал Эдит, что они «вульгарны, непрерывно тараторят, плюются и вообще непристойны». Францию и французов Толкин невзлюбил задолго до этой поездки, и то, что он увидел теперь, не излечило его от галлофобии. А то, что случилось позднее, лишь укрепило его в нелюбви к Франции — и неудивительно. Тети и мальчики решили посетить Бретань. Толкин был чрезвычайно доволен: ведь коренное население Бретани — кельты — и до сих пор говорит на языке, во многом напоминающем валлийский. Но они остановились в Динаре, курортном городишке, точно таком же, как и все прочие курорты. «Я в Бретани — и что же? — писал Рональд Эдит. — Вокруг — одни туристы, мусор да купальные кабинки». Но худшее было еще впереди. Через несколько дней после приезда Толкин шел по улице вместе с одним из мальчиков и старшей тетушкой. Внезапно на тротуар вылетела машина и сбила тетушку, причинив ей многочисленные внутренние повреждения. Рональд помог отнести пострадавшую в отель, но через несколько часов та скончалась. Остаток каникул прошел в бестолковых хлопотах по отправке тела домой, в Мексику. Рональд привез мальчиков обратно в Англию и сказал Эдит: «Никогда больше не возьмусь за такую работу — разве что окажусь в крайней нищете».