— Что случилось, господин Фродо? — воскликнул Сэм.
— Я ранен, — глухо ответил Фродо, — ранен глубоко, и нет мне исцеленья.
Но и этот приступ быстро миновал; на другой день он словно и забыл о вчерашнем. Зато Сэму припомнилось, что дело-то было шестого октября: ровно два года назад ложбину у вершины Заверти затопила темень.
Время шло; настал 1421 год. В марте Фродо опять было плохо, но он перемогся тайком, чтоб не беспокоить Сэма: его первенец родился двадцать пятого. Счастливый отец торжественно записал эту дату и явился к хозяину.
— Тут такое дело, сударь, — сказал он, — я к вам за советом. Мы с Розочкой решили назвать его Фродо, с вашего позволения; а это вовсе не
— А ты следуй старому обычаю, Сэм, — сказал Фродо? — Назови именем цветка: у тебя, кстати, и жена Роза. Добрая половина хоббитанок носит цветочные имена — чего же лучше?
— Это вы, наверно, правы, сударь, — согласился Сэм. — В наших странствиях я наслышался красивых имен, но уж больно они, знаете, роскошные, нельзя их изо дня в день трепать. Жихарь, он что говорит? «Ты, — говорит, — давай подбери имя покороче, чтоб укорачивать не пришлось». Ну а ежели цветочное, тогда ладно, пусть и длинное: надо подыскать очень красивый цветок. От нее и сейчас-то глаз не оторвешь, а потом ведь она еще краше станет.
Фродо немного подумал.
— Не хочешь ли, Сэм, назвать ее
— В самую точку, сударь! — с восторгом сказал Сэм. — Ну прямо как по мерке.
Малышке Эланор исполнилось шесть месяцев, и ранняя осень стояла на дворе, когда Фродо позвал Сэма к себе в кабинет.
— В четверг день рождения Бильбо, Сэм, — сказал он. — Все, перегнал он Старого Крола: сто тридцать один ему стукнет.
— И правда! — сказал Сэм. — Вот молодец-то!
— Знаешь, Сэм, — сказал Фродо, — ты пойди-ка поговори с Розой — как она, не отпустит ли тебя со мной. Ненадолго, конечно, и недалеко, пусть не волнуется, — грустно прибавил он.
— Сами понимаете, сударь, — отозвался Сэм.
— Чего тут не понимать. Ладно, хоть немного проводишь. Ну все-таки отпросись у Розы недели на две и скажи ей, что вернешься цел и невредим, я ручаюсь.
— Да я бы с превеликой радостью съездил с вами в Раздол и повидал господина Бильбо, — вздохнул Сэм. — Только место ведь мое здесь, как же я? Кабы можно было надвое разорваться…
— Бедняга ты! Да, уж либо надвое, либо никак, — сказал Фродо. — Ничего, пройдет. Ты как был из одного куска, так и останешься.
За день-другой Фродо вместе с Сэмом разобрал свои бумаги, отдал ему все ключи и наконец вручил толстенную рукопись в алом кожаном переплете; страницы ее были заполнены почти до конца — сперва тонким, кудреватым почерком Бильбо, но большей частью его собственным, убористым и четким. Рукопись делилась на главы — восьмидесятая не закончена, оставалось несколько чистых листов. Заглавия вычеркивались одно за другим:
М̶о̶и̶ ̶з̶а̶п̶и̶с̶к̶и̶.̶ ̶М̶о̶е̶ ̶н̶е̶ч̶а̶я̶н̶н̶о̶е̶ ̶п̶у̶т̶е̶ш̶е̶с̶т̶в̶и̶е̶.̶ ̶Т̶у̶д̶а̶ ̶и̶ ̶п̶о̶т̶о̶м̶ ̶о̶б̶р̶а̶т̶н̶о̶.̶ ̶И̶ ̶ч̶т̶о̶ ̶с̶л̶у̶ч̶и̶л̶о̶с̶ь̶ ̶п̶о̶с̶л̶е̶.̶ ̶ ̶П̶р̶и̶к̶л̶ю̶ч̶е̶н̶и̶я̶ ̶п̶я̶т̶е̶р̶ы̶х̶ ̶х̶о̶б̶б̶и̶т̶о̶в̶.̶ ̶П̶о̶в̶е̶с̶т̶ь̶ ̶о̶ ̶К̶о̶л̶ь̶ц̶е̶ ̶В̶с̶е̶в̶л̶а̶с̶т̶ь̶я̶,̶ ̶с̶о̶ч̶и̶н̶е̶н̶н̶а̶я̶ ̶Б̶и̶л̶ь̶б̶о̶ ̶Т̶о̶р̶б̶и̶н̶с̶о̶м̶ ̶п̶о̶ ̶л̶и̶ч̶н̶ы̶м̶ ̶в̶о̶с̶п̶о̶м̶и̶н̶а̶н̶и̶я̶м̶ ̶и̶ ̶п̶о̶ ̶р̶а̶с̶с̶к̶а̶з̶а̶м̶ ̶д̶р̶у̶з̶е̶й̶.̶ ̶В̶о̶й̶н̶а̶ ̶з̶а̶ ̶К̶о̶л̶ь̶ц̶о̶ ̶и̶ ̶н̶а̶ш̶е̶ ̶в̶ ̶н̶е̶й̶ ̶у̶ч̶а̶с̶т̶и̶е̶.̶
После зачеркнутого твердой рукой Фродо было написано:
— Господин Фродо, да вы почти все дописали! — воскликнул Сэм. — Ну, вы, видать, и потрудились в этот год!
— Я все дописал, Сэм, — сказал Фродо. — Последние страницы оставлены для тебя.
Двадцать первого сентября они отправились в путь: Фродо — на пони, на котором ехал от самого Минас-Тирита и которого назвал Бродяжником, а Сэм на своем любезном Билле. Утро выдалось ясное, золотистое. Сэм не стал спрашивать, как они поедут; авось, думал он, догадаюсь по дороге.
Поехали они к Лесному Углу проселком, что вел на Заводи; пони бежали легкой рысцой. Заночевали на Зеленых Холмах и под вечер двадцать второго спускались к перелескам.
— Да вон же то самое дерево, за которым вы спрятались, когда нас нагнал Черный Всадник! — сказал Сэм, показывая налево. — Честное слово, будто все приснилось.