Джонатан Стрендж и мистер Норрелл

– Могу сказать одно: до того, как помешаться на покойной жене, он был одержим Джоном Аскглассом. Наверное, вы тоже заметили? Мне крайне мало известно об английской магии, а сами волшебники всегда казались кучкой скучных стариков. Единственное исключение – Джон Аскгласс. Он – совсем иное дело! Волшебник, подчинивший себе обитателей Иноземья[153]! Единственный, кому удалось победить смерть! Маг, которого сам Люцифер вынужден был признать ровней! И вот, всякий раз, как Стрендж сравнивал себя с этим титаном – а он не мог не сравнивать время от времени, – он осознавал себя тем, кто он есть: жалкой приземленной посредственностью! И вот достижения, столь ценимые на заброшенном островке[154], рассыпаются в прах. Как тут не впасть отчаянье! Кто смертен, тот не должен искать того, что за пределом смерти[74+]. – Байрон замолчал, словно пытаясь запомнить последнюю фразу, чтобы потом вставить в поэму. – В сентябре в швейцарских горах на меня самого напала подобная меланхолия. Я бродил, каждые пять минут слыша гром обвалов, – казалось, Бог вознамерился меня уничтожить! Душа разрывалась от бессмертных устремлений. А порою боль становилась настолько острой, что хотелось пустить себе пулю в лоб. Единственное, что удержало от безумного шага, – мысль о том удовольствии, которое моя смерть доставит теще.

Меньше всего на свете доктора Грейстила волновала судьба лорда Байрона, так что тот мог спокойно застрелиться, когда пожелает. Однако сама идея встревожила доктора.

– Вы считаете, он может себя убить?

– О, разумеется!

– Что же делать?

– Что делать? – Вопрос поэта прозвучал эхом. – А почему вы считаете, что необходимо что-то ДЕЛАТЬ! – несколько озадаченно добавил он, затем, видимо, решив, что речь уже и так слишком долго идет о другом человеке, решил перевести разговор на собственную персону. – Вообще-то, доктор Грейстил, я рад, что судьба свела меня с вами. Дело в том, что я прихватил из Англии собственного врача, однако уже в Генуе был вынужден его уволить. А сейчас мне кажется, что начинают качаться зубы[155]. С чего бы это? Взгляните-ка!

Байрон открыл рот и начал демонстрировать доктору зубы. Доктор Грейстил осторожно дотронулся до крупного, очень белого и крепкого зуба.

– Они совершенно здоровы, – заметил он.

– О, вы так считаете? Боюсь, это ненадолго. Я старею. Чахну и сам это чувствую. – Поэт тяжело вздохнул, но тут же, словно подумав о чем-то более радостном, добавил: – А знаете, эта история со Стренджем подоспела как раз вовремя. Я сочиняю поэму о маге, который силится противостоять Необоримым Духам, вершащим его судьбу. Конечно, в качестве прототипа для мага Стрендж не совершенство, ему недостает истинно героических черт характера. Но ничего, здесь я для яркости добавлю кое-что из собственной индивидуальности.

Мимо прошла очаровательная молодая итальянка. Байрон моментально склонил голову под каким-то странным углом, прикрыл глаза и вообще принял такой вид, будто вот-вот зачахнет от хронического несварения желудка. Доктор предположил, что поэт хочет продемонстрировать прекрасной особе истинно байронический профиль и подлинный байронический дух.

57 Черные письма [156] Декабрь 1816