Джони, о-е! Или назад в СССР-4!

— Продюсируете? — удивился Михалков. — Поясните пожалуйста.

— У нас в МГУ студия звукозаписи есть, и несколько музыкальных коллективов. Вот ими и занимаюсь. Записали уже несколько концертов. Группу Максима Дунаевского «Фестиваль», например.

— М-м-м? — удивлённо промычал Михалков. — Это те, кто «Дартаньяна» озвучивал.

— Да, погоди ты, Никита! — остановил жестом Михалкова Высоцкий. — Дался тебе этот Максим! Ты сказал, что исполняешь мои песни. Хотелось бы послушать. Ни разу не слышал, чтобы кто-то… Кхе-ухе… Решился…

— Да-а-а, — хохотнул Говорухин. — Это вы, э-э-э, Пьер, хе-хе, сильно рискуете. Володя не даёт разрешение на перепевку.

— Да, подожди ты! — повысил голос Высоцкий. — Где-то можно послушать? Ты говоришь, у тебя есть записывающая студия, значит, наверное, и запись есть?

— Есть, — сказал я. — Как раз в машине слушал наш новогодний концерт. Аж три кассеты получилось.

— В машине? Слушал? — удивился Высоцкий. — В что у тебя за машина?

— У него мерседес! Почти, как у тебя, — сказала вошедшая с чаем и тортом Марина.

— Мерседес⁈ Как у меня⁈ — удивился Высоцкий.

— Пчти, — сказал я. — У меня сто четырнадцатый. Но внутри полный «фарш».

— Что внутри? Фарш⁈ — рассмеялся Владимир. — Как это?

— То есть нафаршированный? — догадался Говорухин.

— Ага. Всем, чем надо. Даже холодильник для напитков есть за задним сиденьем, — улыбнулся я. — Ну, и магнитола конечно же. Принести кассету?

— Неси, — приказал Высоцкий, тут же посуровев.

Вообще, его лицо часто меняло выражение, очень быстро переходя от благодушного и растерянного, до гневного и напряжённого.

— Все неси, — сказал Михалков.

Я с интересом посмотрел на него, не понимая, ему-то зачем?

Снова одевшись, я довольно быстро обернулся туда и обратно, и, грешным делом, подумал: «стоит ли раздеваться». Судя по состоянию Высоцкого, я пришёл в его дом в период кризиса бросившего пить алкоголика. Может быть и Говорухин с Михалковым пришли, поддержать Высоцкого в его неустойчивом психическом состоянии. А тут я нарисовался с его песнями. Как бы не «огрести» от знаменитого барда. Мужик он, как известно, сильный и резкий… Да-а-а…

Высоцкий выхватил у меня кассету, когда я ещё не разделся, и вставил её в свой «грюндиг».

— Проходите-проходите, — пригласила Марина.

— Может я пойду? — с нарочитой неуверенностью произнёс я.

— Заходите-заходите, — разулыбался Михалков во все свои пышные усы. — Мы спасём вас.

В машине я успел перемотать кассету на начало и песня «Парус» ворвалась в жилище Владимира Высоцкого резким ураганом и криком моей встревоженной за Высоцкого души. После прослушивания «Паруса» Высоцкий сразу выключил магнитолу и остался сидеть, молча уставившись на неё.

Михалков что-то пытался сказать, но Говорухин остановил его жестом руки.

— Ты мне сердце вынул, — прошептал Высоцкий.

Михалков снова сделал движение навстречу Высоцкому, но Говорухин снова приподнял кисть руки, требуя внимание.

— Так я никогда не спою, чёрт побери! — он стукнул правым кулаком в свою левую ладонь. Сильно так стукнул, между прочим.

— Но это очень сильно! Очень! Спасибо тебе! Чёрт! — Он потряс левой рукой, сбрасывая боль.

— Вы, Пьер, пейте чай, пейте, — проговорила Марина.

Я молча показал пальцем на бутылку армянского «Арарата». Михалков сделал странное движение губами, расширив их, и показав мне большой палец, плеснул янтарную жидкость в чайную чашку. Тоже самое он сделал себе и Говорухину, долив коньяк к чаю. Я выпил резко, единым махом и подхватив вилкой ломтик лимона, сунул его в рот. Михалков показал два больших пальца и отхлебнул свой чай. ТО же самое сделал Говорухин.

Высоцкий снова ткнул пальцем в кнопку «Play» и из «кассетника» послышалось вступление в «Разговор у телевизора». Владимир прослушал его молча без комментариев, а вот «Коней» дослушать до конца он не смог.

— Ты мне душу на изнанку вывернул, чертяка, — сказал он, обернувшись ко мне.

В его глазах стояли слёзы.

— Это просто невозможно слушать! — сказал он, обращаясь к Говорухину и Михалкову, словно прося у них защиты. — Невозможно!

— Сильно спето! — кивнул головой Говорухин. — И это звучало на Ленинских горах?

Я кивнул.

— Обалдеть! — сказал и покрутил головой Михалков. — Тебя же порвут в горкоме партии.

— Грамоту дали, — сказал я. — Сегодня. В машине лежит.

Михалков раскрыл рот, набрав воздуха…

— Не пойду, — сказал я. — Не веришь, выйдем, покажу.

— Да, верю, верю… — округлил глаза и приподняв руки, Никита Сергеевич и показав взглядом на бутылку прошептал. — Просто у нас заканчивается, а у тебя в машине, наверное, есть.

— Есть, но не хочется выходить.

— Так, дай ключи от машины, я сам схожу.

— Я отсюда открою, — сказал я.

— Это как это? — спросил Михалков.

— Да так, — сказал я и пройдя в прихожую, достал брелок от сигнализации и подошёл к окну, выходившему во двор. Все тоже приблизились к стеклу.

Я поднял брелок и нажал на кнопку. Машина пикнула два раза и мигнула фарами.

— Открыто, — сказал я и нажал другую кнопку.

Пикнуло один раз и снова мигнули фары.

— Закрыто, — сказал я.

— Ничего себе, — восхитился Высоцкий. — Переплюнул! Как есть переплюнул!

Он хлопнул меня по плечу.