Джони, о-е! Или назад в СССР-4!

— Именно, — вздохнул я. — Русские ругательства бессмысленны, но очень эмоциональны.

— Это тебя твой русский шансонье научил? Наркоман?

Я промолчал. В голове у меня имелось и старалось сорваться с языка много ненормативной лексики, но, думаю, Райдер бы не понял моего «русского».

— Не нравится предложение королевы?

— Предложение? — удивился я, подумал и согласился. — Ну, да, предложение… От которого, млять, невозможно отказаться.

Посмотрев немного в боковое стекло «такси», катившего нас по автотрассе, связывающей Винздор с Лондоном, я спросил.

— Но, почему я? Ведь мой дед даже не незаконнорождённый представитель фамилии, а усыновлённый Моэмом.

— Ты, Джонни, не совсем хорошо знаешь историю своего родства с семейством Сомерсет. Там всё гораздо сложнее и запутаннее, но скажу тебе, что твой дед — один из настоящих и прямейших потомков Джона Гонта — английского принца, графа Ричмонда, герцога Ланкастерского, графа Ланкастера, Дерби, Лестера и Линкольна, сеньора де Бофор и де Ножан, герцога Аквитании, третьего выжившего сына короля Англии Эдуарда III и Филиппы Геннегау.

— Млять! — вырвалось снова у меня. — Но ведь у деда куча сыновей и, естественно, куча внуков и внучек. На мне, что, свет клином сошёлся?

Райдер хмыкнул.

— Очень правильная метафора, Джонни. Именно, что сошёлся свет клином. Дело в том, что все остальные отпрыски фамилии, поступили опрометчиво, женившись или выйдя замуж за простых людей. Остался ты один.

— Пи*дец! — снова выматерился я.

Вот, оно мне было надо, это герцогство⁈ Да ещё такое крутое? Я сидел, тихо забившись под веник, и старался не «высвечивать» и от какого-нибудь баронства не отказался бы. И то, только ради «прикола». А тут, стоило мне заговорить с лордом Райдером о пэрстве, как он понял мой посыл совершенно по-другому, нежели хотел я. Потомок, млять, короля Англии Эдуарда — Плантагенета, млять!

Мысленно я так «разбушевался», что «зашевелившийся» вдруг пузырь своего ментального сожителя я так «шуганул», что тот почти совсем сдулся. С удивлением заметив, что могу ощущать свой ментальный контур, не впадая в трансцедентное состояние[1], продолжил думать о последствиях своего появления в Англии.

С Джоном Сомерсетом мы встретились на ужине в ближайшем и примыкающим к школе кафе, где у Сомерсета имелся свой отдельный кабинет и личный вход прямо из школы. Кафе находилось в том же самом здании, только фасадом выходило на параллельную улицу. В Лондоне было много таких строений, пристройками объединявшимися в огромный единый комплекс. Поэтому и нумерация домов у них была, например — «51− 59». Ха-ха…

— Надо было мне тебе сказать, — морщась, как от зубной боли, проговорил Сомерсет, услышав о королевском предложении. — Но я, честно говоря, совсем забыл о давней традиции. Да и давно это было. Ещё Моэм отрёкся от титула. Откровенно говоря, он терпеть не мог Англию, и заседать в палате пэров было для него чересчур невыносимое испытание. Я и мои дети тоже не страдаем патриотизмом и любвеобилием к Британским традициям и Британской аристократии. И королева, кстати, знает об этом. Вот они и поймали тебя в силки её обаяния. Чёрт побери! Вот я болван!

— Но зачем им это⁈ — удивился я, горячась. — Кто я такой, чтобы быть герцогом⁈

— Ты? Причём тут ты? Им нужны аристократы первого круга. Они женят тебя на какой-нибудь маркизе из потомков какого-нибудь короля, она нарожает от тебя, э-э-э, или не от тебя, детей и они пополнят ряды истинных правителей Великой Британии. Мельчает аристократия, Джонни. Растворяется.

— Чёрт! Хреново ощущать себя этаким, млять, жеребцом, или быком производителем. Хе-хе! — рассмеялся я. — Да и Бог с ними! С детьми!

Джон Сомерсет нахмурился и посмотрел на меня осуждающе.

— Но ведь это твои дети, Джон. Тебе всё равно, кем они станут?

— Мне? Мне-то не всё равно, конечно, но станут они тем, кем станут и отец в этом процессе, практически не участвует. Особенно в формировании сыновей. Дети становятся теми, кем рождаются. Это моя глубокая убеждённость. Даже близнецы, млять, совершенно разные, хотя рождаются от одного отца и одной матери. В них, словно, сразу встраивается поведенческая матрица. И повлиять на них можно только собственным примером и то в очень малой степени.

Джон Сомерсет с удивлением посмотрел на меня.

— И британцы… Вернее — британская аристократия… Они давно поняли, что личность формируют не родители, а окружающие. И потому создали эту, млять, людоедскую систему воспитания в колледжах, где сильные «съедают» слабых и становятся ещё сильнее. Скажете, я не прав?

— Да, нет… Скорее всего, ты прав, просто я не думал об этом с такого ракурса.