— Не-е-е… Я на Иркиных жигулях. Столик в «Волне» заказал на вечер, как ты и просил. Зачем тебе эта «Волна»? В «Арагви» кухня лучше.
— Там «Варьете». Девчонки с голыми ножками. И музыканты неплохие.
— Музыканты везде неплохие. А девочки… Ты после своего университета не охренел от девочек?
Я улыбнулся.
— В «Волне» морепродукты готовят хорошо. Говорят, — поправился я, так как знал об этом из своего будущего.
— Э-э-э, — пренебрежительно скривился цыган. — Морепродукты хорошо готовят в «Дарах моря» на Ленинской. Хочешь, там покушаем?
— Чем тебе «Волна» не нравится?
Цыган снова скривился.
— Э-э-э… Там «третья смена» западает, и не спортсмены, а «синепёрые». Сидельцы бывшие. Тухлый народец…
— Да, ты и сам вроде как, той же масти, — удивился я.
— Давно это было, — посмурнел Роман Григорьевич. — Остепенился я.
— Ой, ли? — улыбнулся ему в ответ и прищурил один глаз.
Барон тоже прищурился и снова засиял солнечной улыбкой, но промолчал.
— Ладно, разъёхались, — сказал он. — Мне ещё Ирке машину надо вернуть. Приветпередать?
— Обязательно! Как она?
— Нормально! Что ей станется? Торговая мафия бессмертна!
— Это точно, — согласился я. — Пойду, а то машину разберут на сувениры.
— Это, да… Зря ты её сюда привёз. Это в Москве их уже сотни, а во Владике только первые праворукие японки появились. Две штуки. Ха-ха…А у тебя «мерс» новый.
— Это W-201. Экономичная городская модель. Он кушает бензин, как верблюд воду. Залил и можно про него забыть.
— Ну, да. Чёрный… С люком…С такой акустикой, что позавидует Большой театр… Звукоизояция… АБС… Коробка — автомат… Я прокатился и себе такой хочу. Продай?
— Сам сделай. Говорю тебе, давай автосервис тут поставим?
— Тут поставишь…
Цыган скривился.
— Менты, администрация сразу на шею сядут. Спортсмены… Ты ещё не в курсе. Не спеши раскручиваться… И машину куда-нибудь спрячь пока. Угонят.
Я покрутил головой.
— Угонялка у них ещё не выросла.
— Ха! — хмыкнул цыган. — Не угонят, так изуродуют. Пару раз попробуют, не получится и сожгут. Да и вообще… Привлёк ты к себе ненужное внимание, Женя.
Я и сам это понимал, но оставлять новую машину в Москве не хотел.
— Будет то, что будет, — философски изрёк я и отправился к мерседесу, вокруг которого крутились таксисты и милиционер в форме.
— О, мужик! — Тут же обратился ко мне щупловатый, с хитро бегающими глазами, мужичонка. — Не продаёшь, случайно, тачку?
— Вот? — спросил я, доброжелательно улыбаясь. — Вот, ис зе мэтэ?
— Иностранец, что ли? — удивился мужичонка, и отстранился.
— Какой, такой иностранец⁈ Почему иностранец⁈ У нас же пограничная зона! — взбодрился милиционер.
Он был в звании капитана и с подозрительно спокойным «гэбэшным» взглядом.
Я вздохнул и, достав из внутреннего кармана куртки, сверкнул раскрытой милицейской «корочкой» сотрудника московского главка.
— Понятно, — произнёс «капитан». — Расходимся, товарищи.
— А чего мне, блять, стесняться? — подумал я. — Задолбало стесняться и скромничать! Хотя-я-я… Что-то не помню я, чтобы особо скромничал… Хе-хе-хе… Но там я был в облике миллионера Пьера Делаваля, а тут — «обычного мента». Ну, ладно, не обычного, а заместителя руководителя подразделения «антитеррор» по физической и специальной подготовке в звании капитана. Командировали меня в подчинение Рамзину, тоже уже ставшему капитаном милиции. Мне предлагали возглавить отдел, потому, что я по званию был выше Рамзина, но какой из меня руководитель спецназа, если я кроме «боевой физкультуры», иными воинскими, не то, что премудростями, но и терминами не обладаю. А Рамзину просто накинули «лишнее» милицейское звание, хотя по гэбэшным учётам он продолжал оставаться старшим лейтенантом.
Пока ехал из аэропорта во Владивосток, прикидывал, куда поставить машину.
— Значок мерседеса свернут сразу, — думал я. В Москве пять раз крепил новый.
— Ирина Григорьевна, — сказал я в трубку мобильного телефона, набрав сестру цыганского барона. — Узнаёте?
— Ой! Женечка! Наконец-то услышались! Прямо боюсь представить, какой ты стал!
— Приходите сегодня в «Волну» в семь вечера. Роман столик для нас заказал.
— Ах, паршивец, не сказал ведь!
— Так, я ж для себя его заказывал. Вот и приглашаю вас.
— Э-э-э… Прекращай «выкать». Я чувствую себя старухой. Ромка говорил, ты таким стал мачо…
В голосе Ирины Григорьевны появились томно-гнусавые нотки. Я улыбнулся. Мне частично восстановили мою отличительную черту — лопоухость, хотя можно было бы оставить и так. Зато с оттопыренными ушами меня и мама родная узнает. К кому я, кстати, сейчас и ехал.
Я позвонил Женькиной матери накануне и сказал, что приезжаю во Владивосток. Она сначала говорила со мной настороженно, но, в конце концов узнала мой голос и спросила:
— Скажи, женя, ведь тогда, когда я приезжала в Москву, это был не ты?
Я подумал и сказал.
— Не я, мама. Тогда я был в таком закрытом городе, что не мог оттуда выбраться. Потом тебе расскажу. Э-э-э… То, что можно.
— Не надо мне ничего знать, — сказала она. — Приезжай.
И вот я ехал.
— Ирина Григорьевна, э-э-э, я машину хочу у вас во дворе магазина поставить, — ошарашил я завмагшу своим хамством.