Джони, оу-е! Или назад в СССР 2

Юдин внимательно осмотрел меня.

— Тебя это не беспокоит? — удивился тренер.

— Не а, — скривился я. — Я воспринимаю драки, как спарринги. Как возможность потрениоваться.

— То-то ты не полностью выкладываешься на тренировках, — хмыкнул Юдин. — Силы бережёшь на заключительный раунд?

— Примерно так…

Юдин помолчал и сказал:

— Драка это не спорт, Женя. А уличная драка, это совсем не спорт. В уличной драке могут зарезать. Тут сложный район. Ты ничего не подумай, но я вынужден написать заявление в милицию. Имей это ввиду.

И Юдин написал, и участковый приходил опрашивать меня, и я сдал всех, кто меня пытался бить. И на меня написали четыре встречных заявлений. И меня снова пытались бить, и били, мать их так…

Хорошо, что к концу апреля эта «свистопляска» и «танцы с бубнами» прекратились. Прекратились после того, как Роман, в очередной раз приехавший из своей Молдавии, и увидевший меня в «плачевном» состоянии не пообщался с какими-то, как он сказал, «людьми». И, честно говоря, я не знаю, лучше ли он для меня сделал, или хуже. Но, откровенно говоря, драться и оглядываться по сторонам я уже притомился.

Сразу после концерта, посвящённого празднованию Дня Победы, нас пригласили в крайком и вручили почётные грамоты: «За активное участие в концерте, посвящённом…». Пригласили, поблагодарили, пожали руки и всё. Ребята расстроились.

— А что вы хотели? Такова планида музыкантов. Повеселил и пошёл на*уй, не надоедай, — «успокоил» я своих товарищей. — Имейте это всегда ввиду. Не мир крутится вокруг нас, а мы вокруг мира. Как бы это не казалось нам иначе.

— Творчество — это когда ты сытый играешь музыку или рисуешь в своё удовольствие, — сказал и вздохнул я, вспоминая свой особняк со «всеми удобствами». — А если ты ублажаешь власть имущих — это не творчество, а скоморошество. А поэтому не надо обижаться или расстраиваться от невнимания к нашим персонам. Наоборот… Отвернулись отцы-командиры от нас и слава, извиняюсь, Богу. Значит, никуда не пошлют. И если мы не будем надоедать, будут иметь нас ввиду. Это для нас подобные выступления что-то необычное и значимое. Для них — одно из многих в календаре мероприятий. А мы должны воспринимать его, как событие, дающие что-то лично нам: опыт, например. Вот эту грамоту можно будет показать кому-нибудь.

— Столько мондячить и задарма? — обиженным тоном спросил Гриша. — Ведь обещали что-то.

— Обещали, значит — дадут, — пожал плечами я.

И вправду дали. Аж по двадцать рублей, которые за меня в филармонии получил Семёныч.

Мой друг — цыганский барон тоже присутствовал на концерте, активно нам аплодировал, а потом встретил меня, когда я вышел из краевого комитета партии. Он сидел в чёрной волге, припаркованной рядом с «буханкой» в которой лежала наша аппаратура и инструменты. Буханку выделила Ирина Григорьевна, тоже присутствовавшая на концерте, и сильно удивившаяся нашему с Романом знакомству.

После крайкома мы поехали ко мне домой на улицу Семёновскую, где весело отметили первое выступление. Кроме нашей музыкальной команды присутствовали Роман и Ирина Григорьевна. Увидев их, сидящими рядом, мне показалось, что они брать и сестра. Потом я вспомнил, что и отчества у них одинаковые и спросил:

— Что-то меня терзают смутное подозрение, а не родственники ли вы?

— Вы, Женя, будете смеяться, но таки да! — С еврейским акцентом сказал Роман. — Эта Ирина Григорьевна… Она мне сестра.

— Так это ты тот цыганский барон, что не хочет выдавать за Женю свою Танечку?

Я взвился.

— Что значит: «он не хочет»?! Это яне хочу!

Они оба рассмеялись.

— За кого выдавать Танечу? За нашего Женьку? — удивилась Лера, чуть осоловевшая от шампанского. — Он же ещё маленький. Или нет? Что-то я уже запуталась…

— Маленький-маленький, — пробубнил я. — Отстаньте вы уже от меня с вашими свадьбами-женитьбами. До восемнадцати лет чтобы не подходили.

— Русо туристо, — показал на меня пальцем Роман. — Облико морале.

Ирина Григорьевна прыснула и кокетливо спрятала от меня глаза за фужер с шампанским. Она уже тоже была чуть-чуть навеселе. Мы хорошо сидели. Звучали мои песни, наши песни, и песни «Битлз» в моём исполнении под простую акустическую гитару. Меня было слишком много… Я отпросился отдохнуть, меня отпустили.

Я ушёл в спальню, закрылся, чтобы не мешали, и лёг, но тут прилетел на вертолёте крокодил Гена. Но не тут то было. Я знал хороший способ от него избавиться. Надо было согнуть одну ногу в колене и поставить на ступню. Это помогало, но плохо. В тринадцать лет упиться шампанским? Я понимал, что это пошло, но не мог себе это запретить. Мне надоело быть маленьким. Меня тошнило от того, что я был маленький, беспомощный и ещё долго буду таким. Я плакал, а крокодил Гена на голубом вертолёте всё пытался накормить меня эскимо. Но меня тошнило и от эскимо.

Проснувшись от стука в дверь, я открыл глаза и понял, что уже утро.

— Женька, ты как там? — спросила меня Лера. — Живой?

— Живой, — ответил я и зевнул. — Сейчас выйду.

Забавно, но ощущений «похмелья» не наблюдалось.