Джонни-ангел

Вечером Элис быстро уснула и во сне снова увидела Джонни. От одного его вида ей стало так хорошо и легко на душе, что она готова была проспать всю оставшуюся жизнь, лишь бы не разлучаться с ним. Как и в прошлый раз, Джонни выглядел счастливым и довольным, и они долго разговаривали о множестве разных вещей — о Бекки, о школе, о лесопилке, где он когда-то работал, о том, почему отец так много пьет. Они оба знали, что Джим начал пить пять лет назад — после автомобильной аварии, в которой он и Бобби едва не погибли, но теперь Джонни сказал, что прошло уже слишком много времени, и он должен остановиться.

И снова его слова прозвучали по-взрослому рассудительно и мудро, но Элис, хотя и была вполне согласна с сыном, с сомнением покачала головой.

— Это легче сказать, чем сделать, — проговорила она. — Мне тоже не нравится, что Джим каждый вечер пьет, но и ты должен понять: он чувствует себя виноватым перед всеми нами, и в первую очередь — перед Бобби. И избавиться от груза вины он сможет, только если твой брат снова заговорит.

— Бобби заговорит, когда будет к этому готов, — ответил Джонни. — И это может случиться довольно скоро. Тогда уж у папы не будет «уважительной» причины каждый день закладывать за воротничок.

— Откуда ты знаешь, что Бобби заговорит? — удивилась Элис. Сама она на это уже не надеялась. В свое время они с Джимом сделали все, что возможно, чтобы к Бобби вернулась речь. Они возили его по больницам, показывали врачам, но все их усилия ни к чему не привели. «Случай чрезвычайно сложный», — сказал ей известный врач-логопед, и с тех пор Элис считала, что ее младший сын навсегда останется немым, если только не произойдет чуда.

А в чудеса она давно не верила.

— Знаю. Сама увидишь, — коротко ответил Джонни, явно не желая пускаться в объяснения.

— Но откуда? Тебе это сообщили там, наверху!.. — Элис с улыбкой показала пальцем куда-то вверх. — Или ты просто пытаешься меня подбодрить?

Самой ей этот вопрос вовсе не казался странным. Элис было очень приятно и радостно видеть Джонни, но она помнила, что это только сон, и вела себя соответственно. В конце концов, только во сне человек обретает подлинную свободу и может поступать так, как не решился бы наяву.

— И то, и другое — серьезно ответил Джонни. — Собственно говоря, никто мне ничего не сообщал, просто я это знаю, чувствую… вот здесь. — Он положил ладонь на левую сторону груди. — Я и сейчас слышу, как Бобби говорит в моей голове. И всегда слышал.

— Я знаю. — Элис кивнула. Джонни действительно понимал брата гораздо лучше других, так что порой казалось, будто он действительно общается с ним на недоступной для большинства людей волне. — Но, к сожалению, сейчас никто, кроме тебя, его не слышит и не понимает.

— Мне кажется, ты тоже могла бы услышать его, если бы постаралась, — ответил Джонни, и Элис задумалась. Вернее, это Джонни заставил ее задуматься над тем, что давно должно было прийти ей в голову. Кто, как не мать, способен первым услышать и понять, в чем нуждается ее дитя, а между тем она никогда не пробовала это сделать. То есть, по-настоящему не пробовала. До сих пор Элис только говорила за Бобби, вместо того чтобы слушать сердцем и душой, как это делал ее старший сын.

— Я обязательно попытаюсь, как только вернусь домой, — пообещала она, гадая про себя, не потому ли она увидела Джонни во сне. Быть может, подумалось Элис, это ее подсознание, раскрепощенное сном и лекарствами, которые ввели ей в больнице, завершило свою работу и преподнесло ей ответ на вопрос, над которым она, так или иначе, задумывалась уже давно.

Так они разговаривали, а время продолжало свой неумолимый ход. Приближался рассвет. Элис почувствовала это даже во сне и невольно заторопилась, боясь проснуться и снова потерять Джонни. Всего за две ночи она научилась ненавидеть утра, разлучавшие ее с любимым сыном. Проснуться, ощущая в груди свинцовую тяжесть потери и зная, что страшное все-таки свершилось и Джонни по-прежнему нет, — это было больше, чем она готова была терпеть.

— Не оставляй меня, Джонни! Не уходи! — воскликнула она и потянулась к сыну. Казалось, ее пальцы вот-вот коснутся его лица, но уже в следующее мгновение он исчез, и Элис открыла глаза. Она по-прежнему лежала в больничной палате одна, рядом с ней никого не было.

— Не уходи, пожалуйста!.. Я не хочу снова тебя терять, — проговорила, она негромко. — Разве мне нельзя остаться с тобой?

Несколько секунд она напряженно прислушивалась, потом крепко зажмурилась — и снова увидела Джонни. Он стоял перед ней, совсем близко, но, протянув к нему руки, Элис убедилась, что их по-прежнему разделяет невидимая стена.

— Можно мне остаться с тобой, Джонни? — повторила она. — Пожалуйста!

— Нельзя, мама, ведь ты не умерла, — ответил он терпеливо и мягко. — И ты не умрешь еще очень долгое время — ведь тебе так много нужно сделать! Тебя ждет большая работа, мама, — работа, от которой ты не можешь отказаться.

— Но ведь я так люблю тебя! — воскликнула она. — И мне очень тебя не хватает…